Александр Бондаренко - Подлинная история «Майора Вихря» Страница 46

— Держи вот это!

Вещь всегда как-то отвлекает внимание от самого человека, который её держит. Да и понятно: едет мужик на телеге, кувшин везёт — вопросов нет. А вот когда просто праздный мужик едет, то всякий невольно спросит: куда и зачем?

Каким-то путём у Григория даже оказался немецкий документ на имя некоего Роговского, жителя села Малая Черниговка, который он и передал Алексею.

Ботян подозвал одного из прятавшихся в кустах бойцов — пусть, заодно, старшина видит, что дом окружён, — и отдал ему свой автомат. Пистолет и гранату он засунул под рубаху, куда же без этого? Мало ли что может произойти — даже совершенно случайно…

«Ну, пришли мы к этому дядьке, познакомились, — вспоминает Алексей Николаевич. — Причём Гриша так прямо ему и говорит: «Это советский партизан!» Вижу, что Каплюк не испугался, ничего, глаза не отводит. Хорошо! Тогда я говорю: «Яков Захарович, ты что, с немцами собираешься уезжать?» — «А что мне делать? У меня двое детей, жена — мне жить надо как-то». Прав он, по-своему, конечно! Вы ж не забывайте, сколько людей оказалось на временно оккупированной территории и не по своей вине. У многих из них семьи, дети, родители-старики, хозяйство. Если человек один, то он запросто в лес уйти мог. Хотя тоже нужно было знать, куда и к кому, а то ведь ещё и в банду какую попадёшь или в отряд лже-партизанский. А таким, семейным, им-то, действительно, что делать? Даже если крепкий и здоровый мужик… Про это ж соображать нужно, когда с местным населением общаешься! Иначе ни ты их не поймёшь, ни они тебя. Говорю: «Давай подумаем, что тебе делать. У немцев ты пользуешься доверием?» — «Хожу во все места, ничем не ограничен. Мне немцы очень доверяют», — он мне честно признаётся. Он был теплотехник, заведовал всей отопительной системой здания гебитскомиссариата. Я быстро понял, что это нормальный, надёжный мужик, что немцев он не любит, а про советскую власть сохранил достаточно тёплые воспоминания. Наша с ним беседа продолжалась длительное время, и мы сразу же подробно обсудили и скорректировали предложенный мною план. «Всё, — сказал я на прощание, — не беспокойся! Мы вывезем и тебя, и твою семью. Только давай, помоги нам!»

Я вам сейчас так скажу: и он, Яков Захарович, и жена его, Мария, очень красивая женщина — это была семья хорошая, великолепная! Замечательные люди оказались!»

Об успешной вербовке Алексей не без гордости доложил Карасёву, который ответил, что он и не сомневался в результатах… Так ли было на самом деле, сказать теперь трудно. Когда постоянно играешь со смертью, вряд ли можно быть в чём-то уверенным на все 100 процентов.

Буквально на следующий день Ботян повёл по направлению к деревне Малой Черниговке целый партизанский «караван» — 15 бойцов, нагруженных взрывчаткой. Где-то на лесной поляне, подальше от посторонних глаз, взрывчатку упаковали в мешки и, вынеся из леса, уложили на телегу; поверх этих мешков уложили точно такие же, но наполненные картошкой. «Груз» принял Григорий Дяченко, который совершенно спокойно повёз взрывчатку, килограммов, примерно, 150, в Овруч, прямо на квартиру Каплюка.

После того как все мешки были перенесены в подвал — родственники, Каплюк и Дяченко, настолько неторопливо и уверенно таскали их на глазах у немцев, что их действия не вызвали никакого подозрения, — к Якову Захаровичу опять наведался Ботян.

«Составив схему здания гебитскомиссариата и уточнив квартиры, где проживает руководящий состав немцев, я решил подорвать здание при помощи детонации двумя зарядами на расстоянии друг от друга 25 метров. Указал по схеме Каплюку место укладки зарядов (схема вместе с материалами нашего отряда зарыта в лесу в р-не дер. В. Мальцы).

Проработав окончательно схему укладки зарядов, я приступил к обучению укладке зарядов и производства взрывов. Обучение происходило один день у него на квартире», — писал Алексей Николаевич в своём «Докладе по Овручской операции».[212] Уникальный этот документ теперь хранится в Архиве Службы внешней разведки.

«Гебитскомиссариат, где работал Каплюк, находился в четырёхэтажном здании старинных, ещё дореволюционных, полковых казарм, — рассказывает Ботян. — До войны там располагались наши красноармейцы, поэтому казармы стали называться «будённовскими». Теперь там немцы, всё областное руководство, так сказать, расселилось. Там же были и все их административные службы… Придя на квартиру к Каплюку, я научил его, как подсоединять детонирующий шнур, как установить туда капсюль, подсоединить часы, чтобы взрыв в нужное время был. Была составлена подробная схема здания и определено, куда именно закладывать заряды… В конце концов, мы заминировали казарму, её подвалы, в тех частях здания, где немцы в вечернее время находились, и ждали момента, когда гитлеровцев там соберётся как можно больше…

Можно говорить, что заминировать здание гебитскомиссариата было не так уж и сложно: заведующий теплохозяйством мог беспрепятственно ходить по подвалам, таскать с собой большую коробку с инструментом, и на него немцы просто не обращали внимания, как не обращают внимания на добросовестную обслугу, чётко выполняющую свои обязанности. В здании тепло, вода из кранов течёт, унитазы не подтекают — что ещё нужно? Гораздо сложнее было доставить взрывчатку в саму казарму. Тут уж её под видом картошки не пронесёшь, тем более что немцы имели обыкновение проверять всех входящих в здание местных жителей, как бы они им ни доверяли. Да это просто странно было бы, если бы кто-то из здесь работающих что-то с собой нёс в ту или в другую сторону. Чего ему было вносить или выносить? Все инструменты должны быть на работе, воровать отсюда ничего нельзя…

Выход нашёлся, но он был очень рискованный: проносить взрывчатку в здание взялась Мария, жена Каплюка. Каждый день, в одно и то же время, она, сопровождаемая двумя маленькими детьми — один был у неё на руках, другой держался за материнскую юбку, приносила своему мужу обед. Ведь если немцы обедали в столовой, то немногие работавшие в гебитскомиссариате украинцы — кто где придётся, столовая была не для них. Поначалу часовые пытались заглядывать в корзинку, где стояли какие-то горшочки и кастрюльки, но вскоре перестали. Или потому, что привыкли, или слишком смущали аппетитные ароматы различных кушаний украинской кухни, каких в немецкой столовой при всём желании не найдёшь…

Вот и таскала Мария свой во всех отношениях смертельно опасный груз под самым носом немецких часовых. Конечно, проносить взрывчатку небольшими «порциями» было гораздо безопаснее, но тогда увеличивалось количество дней этой «работы» и не было никакой гарантии, что какой-нибудь солдат-новичок не захочет в конце концов проявить бдительность. В этом случае вариант мог быть только один: и жену, и мужа немедленно бы арестовали, чтобы нечеловеческими мучениями вырвать признание, откуда, от кого они получили взрывчатку. После этих пыток — вне зависимости, признались бы они или нет, вся семья, вместе с детьми, была бы расстреляна. Признание могло только сократить мучения, но не спасти жизнь…