Моя жизнь - Айседора Дункан Страница 47

Во время этих гастролей я была одна, меня сопровождала только горничная. Я постепенно пришла в такое состояние, что постоянно слышала голос Генриха, зовущий меня в ночи, и я была уверена, что на следующий день получу письмо. Окружающих заботила моя худоба и необъяснимо изнуренный вид. Я больше не могла ни есть, ни спать; я часто лежала ночами без сна, и мои гибкие, лихорадочные руки блуждали по телу, в которое, казалось, вселились тысячи демонов, в тщетной надежде найти выход своим страданиям. Я постоянно видела глаза Генриха, слышала его голос. После подобных ночей я часто вставала, испытывая мучительное отчаяние, садилась на поезд, отходивший в два часа ночи, проезжала через пол-Германии, чтобы побыть часок рядом с ним, и снова возвращалась в одиночестве к своим гастролям и к еще большим мучениям. Духовный восторг, на который он вдохновлял меня в Байрейте, постепенно уступил место вызывающему раздражение состоянию неконтролируемого желания.

Этому опасному состоянию положил конец мой импресарио, принесший мне контракт на выступления в России. Санкт-Петербург находится всего лишь в двух днях пути от Берлина, но, пересекая границу, ты словно вступаешь в совершенно иной мир. Страна погружена в огромные снежные равнины и необъятные леса. Снег, такой холодный, блестящий на обширных пространствах, казалось, охладил мой раскаленный мозг.

Генрих! Генрих! Он остался позади, там, в Гейдельберге, рассказывая прекрасным мальчикам о «Ночи» Микеланджело и об изумительной Богоматери. А я была здесь, удаляясь от него все дальше и дальше, в огромную страну холодной белизны, нарушаемую лишь бедными деревушками с избами, в замерзших окнах которых мерцали тусклые огоньки. Я еще слышала его голос, но все менее отчетливо. Наконец мучительное напряжение грота Венеры, причитания Кундри и полные боли крики Амфортаса застыли, превратившись в прозрачный ледяной шар.

Той ночью в спальном вагоне мне приснился сон, будто я, обнаженная, выпрыгнула из окна в снег, он принял меня в свои ледяные объятия, и завертел, и заморозил. Как доктор Фрейд прокомментировал бы такой сон?

Глава 17

Не правда ли, невозможно поверить в провидение или в неизбежность, когда берешь утреннюю газету и читаешь о том, что в железнодорожной катастрофе погибло двадцать человек, еще за день до этого не думавших о смерти; или о целом городе, разрушенном мощной приливной волной или наводнением. Так зачем же быть столь эгоистичными и воображать, будто провидение руководит столь незначительными существами, как мы?

И тем не менее в моей жизни порой происходили столь необычайные события, что иногда заставляли меня поверить в предопределение. Так, например, поезд, на котором я приехала в Санкт-Петербург, задержался в пути из-за снежных заносов и прибыл не в четыре часа дня согласно расписанию, а в четыре часа ночи с опозданием на двенадцать часов. На вокзале меня никто не встречал. Когда я сошла с поезда, температура была десять градусов ниже нуля. Никогда еще я не испытывала такого холода. Закутанные в ватные армяки, русские кучера хлопали себя по плечам руками в рукавицах, чтобы заставить кровь быстрее бежать по жилам.

Оставив свою горничную с багажом и наняв извозчика, велела ему ехать в гостиницу «Европейская». В пасмурном русском рассвете совершенно одна направлялась я в гостиницу, когда моим глазам предстало зрелище, сравнимое по своему ужасу разве что с плодом воображения Эдгара Аллана По.

То была длинная процессия, мрачная и печальная. Я увидела ее издалека, и она постепенно приближалась. Один за другим шли мужчины, согнувшиеся под бременем своей тяжкой ноши – гробов. Кучер замедлил бег лошади, переведя ее на шаг, склонился и стал креститься. При неясном свете зари, пораженная ужасом, я смотрела и не могла отвести глаз, наконец спросила у извозчика, что это было. И хотя я не знала русского, ему удалось объяснить мне, что это рабочие, расстрелянные перед Зимним дворцом накануне роковым днем 9 января 1905 года за то, что, невооруженные, пришли просить у царя помощи в своей нищете – хлеба для жен и детей. Я велела кучеру остановиться. Слезы струились по моему лицу и замерзали на щеках, пока бесконечная скорбная процессия проходила мимо. Но отчего же их хоронили на рассвете? Оттого что позже, днем, это могло привести к новому взрыву. Подобное зрелище не для города в дневное время. Слезы душили меня. С беспредельным негодованием смотрела я на этих несчастных, убитых горем рабочих, которые несли своих погибших мученической смертью товарищей. Если бы поезд не опоздал на двенадцать часов, я никогда не увидела бы этого.

Если бы я не увидела этого, вся моя жизнь сложилась бы по-иному. Здесь, перед лицом этой бесконечной процессии, перед этой трагедией я дала клятву посвятить себя и отдать все свои силы служению людям, служению угнетенным. Ах, до чего же мелкими и незначительными стали мне теперь казаться мои личные любовные