Лидия Герман - Немка Страница 47

После спектакля, как всегда, раздвигались скамьи к двум стенам нашего зала и начинался танцевальный вечер. Розе хотелось остаться, и я, в общем-то, не рвалась домой. В моих больших старых, но свежеподшитых валенках танцевала я, как и многие другие, весь вечер, и больше всего — с Павлом. Каждый раз, как он меня приглашал, мне на память приходило, что я немка, которая может испортить его жизнь. Возможно, мне надо было бы его избегать и не приходить больше ни на какие мероприятия. А почему? Я и раньше не была намерена сблизиться с ним, хотя всегда радовалась его вниманию ко мне… Если бы я только не начала этот «дневник». Во всем я виновата, слишком много воображала… и не могла выбросить его из головы… Мне было хорошо о нём думать. Подобные мысли тревожили меня теперь постоянно. И я винила только себя. Вспомнился один из танцевальных вечеров, когда зал был переполнен, образовалась невероятная толкотня, нас толкали со всех сторон, и Павел притянул меня близко к себе, так что я почувствовала его губы на моём виске, а я его даже не попыталась оттолкнуть, наоборот, мне хотелось бы, чтобы это повторилось. Теперь же всему этому конец! Не допускать никакой слабости! Я поклялась… Клялась честью… И своё слово надо держать во что бы то ни стало — этому учил меня мой отец. Итак, никаких мыслей о нем не допускать и всегда помнить, что я немка.

Весенние каникулы начались, как обычно, 25 марта, когда снег уже заметно таял на солнце, в то время как ночью держались довольно крепкие морозы, от которых талая вода к утру замерзала. Рано утром в воскресенье мы пошли домой в Степной Кучук. Теперь нас было только трое. Нюре пришлось школу бросить — она была беременна. Остались мы втроем: Роза, Вера и я.

Интенсивное таяние снега привело нашу речку к половодью, дороги развезло, и я все каникулы провела дома. Даже Элла 2–3 дня не ходила на работу. Здесь, дома, я особенно прочувствовала, до какой степени постигла нас бедность. Недостаток во всём. На три спальных одеяла оставался один заплатанный пододеяльник, который стирался, так же как наволочки, всего 3–4 раза в год. Оставшиеся полотенца для рук и посуды выглядели неприятно-серыми. Один угол комнаты из-за недостатка тепла в помещении был зимой сверху донизу покрыт инеем. Спальные полати, стоявшие в этом углу, мы отодвинули, чтобы ночью не касаться снега. Обычно спала здесь мама или бабушка Лиза, или они обе. Теперь полати были еще отодвинуты, и я спала здесь, а они в передней за печкой. Солома на полу уже не менялась, утоптанная до предела, она уже не защищала от холода и от грязи. Все взрослые ели нашу скудную пищу из одной миски. Нищета, да и только. Всё, что можно было, уже променяли на продукты питания, остались только некоторые вещи в сундуке, которые Элла хотела сохранить для своих дочерей. Мое постельное белье в Родино было еще сносным. Пока я жила у моей тёти, стирала его Анна, а я помогала ей после школы полоскать и развешивать. Теперь же, у Федосьи Лаботко, я его ни разу еще не стирала. Мне не хватало моей тётушки. После случая с «дневником» я больше не хотела здесь жить и мечтала о перемене жительства после летних каникул, хотя я не имела никаких претензий к ней, к тому же, я жила у неё бесплатно.

Каникулы проходили, и в селе почти не осталось снега. На холме, казавшемся совсем сухим, мальчишки-подростки играли в лапту. Они сняли зимние куртки и закатали рукава, как взрослые, некоторые сняли даже обувь. Мячи тогда были самодельные, их обычно скатывали из вычесанной конской или коровьей шерсти. Громкий разговор и весёлый смех ребят подбадривали нас. Элла и я стояли во дворе и размышляли, можно ли мне завтра, в воскресенье, идти в Родино. Встретиться с Розой было рискованно, значит, мне одной надо собраться в дорогу. Была еще одна немаловажная проблема — пора валенок прошла, а у меня не было ни кожаных, ни резиновых сапог, на мои полуботинки галоши не подходили, а без галош идти по грунтовой дороге в распутицу весьма и весьма рискованно. И опять пришла мне на помощь бабушка Лиза. Она дала мне свои резиновые ботики. Их тоже можно было надеть на легкую обувь, но они были высокими, как ботинки (чуть выше косточки), с бархатным отворотом и застежкой-пряжкой. Они тоже не подошли к моим полуботинкам, зато я могла их надеть на три пары вязаных шерстяных носков (одну пару чулок и две носков). Когда я на следующее утро после завтрака готовилась в дорогу, мама моя вдруг отвернулась и пошла в угол за печкой. Я заметила, что она подняла к глазам фартук.

«Мама», — позвала я и пошла за ней. Она резко повернулась и заплакала, всхлипывая. Она не хотела, чтобы я шла, и дрожала всем своим слабым телом. Что же мне делать? Остаться? Элла встала и с присущей ей решительностью сказала: «Я пойду с тобой, Лида, провожу до ярка. Если вода еще стоит в нём и дорога непроходима, мы обе вернёмся». И мы пришли к ярку.

До ярка дорога была в порядке, прилипшая к ботам грязь была едва заметна. Всё казалось высохшим, только на теневых сторонах домов виднелись еще наполовину растаявшие кучи снега, покрытые ледяными корками, из-под которых вытекала тонкими струйками вода. Воздух нельзя было назвать нагретым, т. к. ночью еще морозило, но днём солнце мощно излучало тепло.

Дно ярка было залито водой. Мутная вода медленно протекала в направлении деревянного моста и там втекала в реку. Мы замерли на холме правого берега ручья, ширина которого была 6–7 метров. Холм напротив казался таким же сухим, как этот, на котором мы стояли, и вокруг была видна только сухая земля. Но я не могла себе представить, как смогу попасть на ту сторону. Элла же видела такую возможность. «Если бы знать, какая тут глубина и в каком состоянии дно, твёрдое или грязное?» Я тут же поняла, что она имеет в виду, быстро расстегнула боты, сняла все чулки, взяла как-то всё подмышку и босиком вошла в ледяную воду. Два-три шага по довольно твёрдому дну, затем — лёд. Я на мгновение остановилась в испуге. Элла тоже испугано крикнула: «Лида, сестричка, вернись!» Она громко заплакала. Я же, как будто её совсем не слышу, медленно и осторожно скользила ногами по льду к другому берегу. Вода мне доходила до колен, так что пришлось свободной рукой собрать впереди юбку и приподнять ее. Дошла. Поднялась на пригорок. Элла сорвала с головы свой тёплый платок, завернула в него сухой комок земли и бросила его мне через поток. Слава Богу — берег достигнут.

«Сядь на один угол платка и хорошо высуши ноги, и быстро надень чулки!» — командовала моя сестра с другого берега. Когда я была готова, то тоже завернула комок земли в платок и бросила его Элле (мокрым). Приятно было чувствовать, как горят мои ноги. Элле я крикнула, что мне очень хорошо, и пошла. Через некоторое время я обернулась, Элла все еще стояла на пригорке, махала мне рукой и вытирала слёзы со щёк. И я пошла быстрым шагом дальше, наслаждаясь солнцем и тихим гудением электропроводов над моей головой. Недолго прошла и увидела впереди недалеко от меня что-то блестящее. Это была вода. До сего сухая дорога была покрыта жидкой грязью, идти становилось всё труднее. Остановилась. Сколько раз я уже проходила эту дорогу одна и не одна, никогда не замечала никакого углубления, никакой низины, не говоря уже о возвышении на этой равнинной поверхности земли. Теперь же расстилалось передо мной пространство, покрытое смесью грязи, воды, льда и снега. Дороги не видно. Слева от телеграфных столбов — залежное поле, густо заросшее сухой полынью, частично покрытое снегом. Поле казалось пятнистым. Может, там можно пройти. Тогда я заметила на обочине дороги слегка возвышавшуюся полоску земли, проросшую травой. Недолго думая, я пошла по этой полоске дальше в сторону Родино, уверенная в том, что скоро достигну сухой дороги. Несколько раз эта полоска прерывалась, и вода с поля протекала на дорогу. Легко перепрыгивала я эти разрывы. Я уже прошла тот холм на правой стороне дороги, который указывал нам половину пути. Значит, до первой избы в Родино осталось чуть меньше 6 км. И опять остановка. Моя спасательная полоска кончилась, и продолжения не видно. Может, мне вернуться? Нет. Пойду дальше, всё равно как. Мои боты были облеплены грязью, я сломала стебель полыни, очистила их и решила пройти по залежи. Осторожно я ступила на ближайший слой снега, казавшийся покрытым коркой льда. Заблуждение. Мои ноги легко прошли сквозь снег и оказались в ледяной воде. Было неглубоко, и ноги остались сухими. Так переходила я вброд, увязая в ледяной смеси, от одного снежного пятна к другому, но недолго. Глубина воды увеличилась и превысила высоту моих бот. Я уже довольно далеко отклонилась от дороги и от телеграфных столбов влево. Не видя другого выхода, я взяла направление к столбам, т. е. к дороге, и дальше шлёпала изо всех сил, быстро, как могла, через ледяную смесь, которая теперь доходила мне почти до колен.