Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров Страница 47

Шумлы. Во время Отечественной войны 1812 года Скобелев был адъютантом Кутузова, отличился на Бородинском поле, в боях при Тарутине, Малом Ярославце, Красном, был произведен в полковники и в этом звании принял участие в заграничном походе 1813–1814 годов. За битву под Реймсом получил Георгия 4-й степени, при взятии Монмартра он со своим полком захватил батарею с 6-ю орудиями. На родину Скобелев вернулся уже генерал-майором.

В 1831 году он принял участие в Польской кампании, но вскоре после прибытия в действующую армию был тяжело ранен. Неприятельское ядро раздробило ему левую руку, которую пришлось ампутировать. Скобелев вернулся в Петербург, в 1839 году был назначен комендантом Петропавловской крепости и оставался в этой должности вплоть до своей смерти.

В начале 30-х годов Скобелев вступил на литературное поприще. Благодаря знакомству с Н. И. Гречем, он опубликовал в «Библиотеке для чтения» небольшие рассказы из солдатской жизни, обратившие на себя внимание публики. Но особенным успехом пользовались две его пьесы — «Кремнев — русский солдат» и «Сцены в Москве в 1812 г.», поставленные в Александринском театре.

В своих литературных произведениях Скобелев отнюдь не стремился скрывать свой простонародный характер. Напротив, «он писал так, как говорил, — замечает его биограф Кубасов, — а говорил он живым простонародным языком; его речь, пересыпанная блестками чисто солдатского юмора и остроумия, шутками, прибаутками, пословицами, чисто солдатскими выражениями галантерейности, переделками собственных имен и пр., при всем том не носит характера искусственной подделки под солдатский язык».

«Одаренный бойким словом, — вспоминает о Скобелеве граф Корф, — владея живым, хотя и малограмотным пером, старик был человек, по самому происхождению своему, без всякого образования, но очень оригинальный в своих приемах и речах, блиставших типическим русским умом, хлебосол, что называется, добрый малый, и петербургская публика очень его любила. По тону своему и всей личности он принадлежал к числу тех исключительных натур, которым под предлогом свойственной солдатам откровенности и некоторой дерзости, позволяется говорить и делать многое, чего не выносили бы от других. Прикрываясь этой суровой простотою, ему нередко удавались разные добрые дела, к чему самый пост коменданта Петропавловской крепости представлял широкое поле».

Ф. Н. Слепушкин (1783–1848)

Ярославец Федор Никифорович Слепушкин, крепостной человек Екатерины Владимировны Новосильцевой, рожденной графини Орловой, в детстве был сидельцем в лавке в Москве, затем перебрался в Петербург, где с лотка продавал моченые груши. Спустя некоторое время снял лавочку в Новосаратовской немецкой колонии на Неве под Петербургом, а в 1812 году поселился в селе Рыбацком на Неве же, в 15 верстах от Петербурга. Близость ли столицы или что-либо другое повлияло на Слепушкина, но так или иначе коммерцией он не ограничился и решил заняться литературой.

В начале 1820-х годов он пробовал писать басни, подражая Крылову, и они были напечатаны в «Отечественных записках» Свиньиным, известным любителем народного творчества и творчества в народном духе. Свиньин, равно как Федор Глинка и Борис Михайлович Федоров, всячески поддерживал Слепушкина в его литературных упражнениях, и вскоре поэт-поселянин перешел к другим лирическим жанрам.

В 1825 году «Северная пчела» напечатала его стихотворение «Сельская идиллия», а год спустя вышел в свет сборник стихотворений Слепушкина под заглавием «Досуги сельского жителя», с приложением литографированного портрета автора, его биографии и с предисловием издателя — Бориса Михайловича Федорова. «Стихотворения русского крестьянина-поэта представляют необыкновенную и приятную новость в области русской словесности, — писал Федоров. — Крестьянин Слепушкин, который воспел свои полевые труды и начертал верную картину сельской жизни, по справедливости заслуживает имя русского Гезиода».

Я о мирной жизни сельской Вам хочу сказать, друзья! Как в тиши здесь деревенской Добрая живет семья. Старый дом с двумя окнами, весь соломою покрыт; В нем и верьх и со стенами — Все простой имеет вид. Тамо видел я икону! Впереди она стоит: Перед нею ж по закону Свечка желтая горит. Стол большой и весь дубовый Не покрыт стоит ничем; Лишь один корец кленовый С добрым пивом был на нем! —

писал «русский Гезиод» в стихотворении «Изба».

Тем не менее внимание к себе Слепушкин привлек, да еще какое. 23 января 1826 года Российская Академия присудила поэту за его сборник среднюю золотую медаль в 50 червонцев с надписью: «Приносящему пользу российскому слову». Николай I пожаловал ему богатый, шитый золотом бархатный кафтан, а императрицы Александра и Мария Федоровны каждая — золотые часы.

«Не будет вам Бориса прежде чем не выпишете меня в Петербург, — писал Пушкин Плетневу в марте 1826 года. — Что это в самом деле? Стыдное дело. Сле — Пушкину дают и кафтан, и часы, и полу-медаль, а Пушкину полному — шиш. Так и быть: отказываюсь от фрака, штанов и даже от академического четвертака (что мне следует); по крайней мере пускай позволят мне бросить проклятое Михайловское».

Впрочем, к самому «русскому Гезиоду» Александр Сергеевич отнесся весьма благосклонно. По рекомендации Пушкина, Дельвиг поместил в «Литературной газете» стихотворение поэта-поселянина «Ярмарка», а Плетнев доставил Слепушкину экземпляр «Стихотворений Александра Пушкина». В свою очередь, Слепушкин в 1830 году, уже после того, как состоялось его личное знакомство с Александром Сергеевичем, преподнес ему издание своей сельской поэмы «Четыре времени года русского поселянина».

«Стихотворения Слепушкина получил и перечитываю все с большим и большим удивлением, — писал Пушкин Великопольскому в 1826 году. — Ваша прекрасная мысль об улучшении состояния поэта-крестьянина надеюсь не пропадет». И сам Пушкин принимал живейшее участие в выкупе поэта-крестьянина от его помещицы. Дело закончилось благополучно. Слепушкин получил вольную, записался в купцы 3-й гильдии и завел в селе Рыбацком кирпичный завод.

А. О. Смирнова-Россет (1809–1882)

«В то время расцветала в Петербурге одна девица, и все мы, более или менее, были военнопленными красавицы, кто более или менее уязвленный, но все были задеты и тронуты. Кто-то из нас