Андре Агасси - ОТКРОВЕННО. Автобиография Страница 47

И вновь сижу в своем номере, смотрю итальянское телевидение и поджигаю попавшиеся под руку предметы. Люди, думаю я, не понимают, как больно проигрывать в финале. Ты тренируешься, мотаешься по городам, готовишься изо всех сил. Ты побеждаешь целую неделю, четыре матча подряд. (А на турнирах Большого шлема - две недели и шесть матчей.) И вдруг проигрываешь в последнем матче - и тебе не достается ни кубка, ни места на скрижалях. Всего одно поражение - и ты неудачник.

Я отправляюсь на Открытый чемпионат Франции 1989 года и в третьем раунде встречаюсь с Курье, однокашником по академии Боллетьери. Я - признанный фаворит, Курье сдерживает обиду, чтобы потом, на корте, растоптать меня вместе с моей самонадеянностью. Он победно сжимает кулаки, сердито смотрит на нас с Ником. Позже, в раздевалке, он демонстративно, так, чтобы видел каждый, зашнуровывает свои беговые кроссовки и отправляется на пробежку. Все должны понять: победить Агасси можно, даже не сбив дыхания.

А уж когда Чанг, выиграв турнир, благодарит Иисуса Христа за то, что тот помог мячу перелететь через сетку, меня начинает тошнить. Почему именно Чангу суждено было выиграть турнир Большого шлема раньше меня?

И вновь я пропускаю Уимблдон. Снова слышу глумливый хор журналистов: «Агасси проигрывает в турнирах Большого шлема, а затем почему-то пропускает главный из них». Но меня это уже не трогает - ерунда, еще одна капля в океане мерзостей. Я, похоже, становлюсь нечувствительным к ним.

НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО ЖУРНАЛИСТЫ лягают меня при каждом удобном случае, крупные корпорации одолевают просьбами поучаствовать в продвижении своей продукции. В середине 1989-го один из моих спонсоров, Canon, организует фотосессию, в том числе - съемки в пустыне Невады, в Долине огня. Мне нравится это название. Я каждый день бреду через свою долину огня.

Съемки - часть рекламной кампании новой камеры, и режиссер хочет, чтобы фото были цветными. Живыми, как он выражается. Кинематографичными. Он выстраивает настоящий теннисный корт посреди пустыни, и, глядя на суету рабочих, я вспоминаю отца, который так же строил в пустыне свой корт. С тех пор я прошел долгий путь. Хотя - далеко ли ушел?

Целый день режиссер снимает, как я играю в теннис сам с собой на фоне огненно-алых гор и оранжевых скальных фигур. Я изжарился на солнце, устал и давно жду перерыва, однако режиссер все никак со мной не закончит. Он просит меня снять рубашку. Все знают, что в приступе юной удали я запросто могу, сорвав рубашку, бросить ее в толпу.

Затем он хочет снять меня в пещере, посылающим мяч в камеру, как будто намереваясь расколотить объектив.

Затем мы снимаем несколько кадров на фоне водной глади озера Мид.

Все это выглядит глупо, бестолково, но безобидно.

Вернувшись в Вегас, мы делаем серию снимков на Стрипе и на бортике бассейна. Мне повезло: для этих кадров они выбирают бассейн старого доброго Кембриджского клуба. Наконец мы едем в загородный клуб, чтобы сделать последний кадр. Там режиссер облачает меня в белый костюм, в котором я подъезжаю к главному входу за рулем белого «ламборгини».

- Выходи из машины, - командует он, - затем взгляни на нас поверх темных очков и произнеси: «Имидж - все!»

- Имидж - все?

- Да. Имидж - все.

В перерывах между съемками я разглядываю толпу зевак и вдруг вижу в ней Венди - девочку, когда-то подававшую мячи, мою детскую страсть, теперь уже совсем взрослую. Она, несомненно, сильно изменилась со времен турнира Алана Кинга.

У нее в руках чемодан. Оказывается, она только что окончила колледж и теперь возвращается домой.

- Именно тебя я и хотела увидеть здесь первым, - говорит Венди.

Она просто красавица: длинные, вьющиеся каштановые волосы и

невероятно зеленые глаза. Пока режиссер дает мне указания, я думаю только о ней. Как только заходит солнце и режиссер объявляет об окон-чании съемок, мы с Венди запрыгиваем в мой новенький открытый джип со снятой крышей и дверцами и, рыча мотором, уносимся прочь, как Бонни и Клайд.

- Что за слоган ты должен был произносить в камеру? - интересуется Венди.

- Имидж - все!»

- Что это значит?

- Без понятия. Это для фирмы, которая делает фотоаппараты.

ЧЕРЕЗ ПАРУ НЕДЕЛЬ я уже слышу этот слоган дважды в день, затем - шесть раз в день и, наконец, все десять. Это напоминает мне бури в Вегасе, которые начинаются со слабого шелеста листвы, таящего в себе невнятную угрозу, чтобы вскоре превратиться в пронзительно воющий ураган, не стихающий трое суток кряду.

В считанные дни слоган стал ассоциироваться со мной. Спортивная пресса заявляла, что в нем - моя суть, мое истинное «я». Этот слоган, разглагольствовали журналисты, - моя философия, моя религия и он же, по-видимому, станет моей эпитафией. По их мнению, я - лишь имидж без содержания, ведь я не выиграл ни одного турнира Большого шлема. Они назвали меня рекламным агентом, торгующим своей популярностью и озабоченным деньгами, но никак не теннисом. Во время матчей болельщики начали в насмешку выкрикивать этот слоган: «Давай, Андре, имидж - все!» Стоит мне продемонстрировать чувства на корте, они тут же выкрикивают эти слова. Впрочем, если я не демонстрирую чувств, их тоже выкрикивают. И когда я проигрываю.

Вездесущесть этого слогана мучительна, равно как и вызванная им волна озлобленности, критики и сарказма. Я чувствую, что меня все предали: рекламное агентство, менеджеры из Canon, спортивная пресса, фанаты. Я ощущаю себя брошенным. Испытываю то же, что в дни, когда я впервые переступил порог академии Боллетьери.

Самое неприятное - слышать утверждения, будто я по доброй воле объявил себя лишь имиджем без содержания, тогда как всего лишь говорил то, чего требовал сценарий рекламного ролика. Они считают этот дурацкий, бессмысленный слоган моей религией - столь же разумно было бы арестовать Марлона Брандо за убийства, которые он совершал в «Крестном отце».

Рекламная кампания ширится, чертов слоган уже упоминается в каждой посвященной мне статье - и я меняюсь. Начинаю вести себя грубо. Перестаю давать интервью. Набрасываюсь с кулаками на судей, соперников, журналистов и даже болельщиков. Считаю, что таким образом восстанавливаю справедливость, потому что весь мир против меня, все пытаются меня кинуть. Я превращаюсь в собственного отца.

Когда толпа улюлюкает и вопит: «Имидж - все!», я хочу заорать в ответ. «Вы не хотите видеть меня? Прекрасно! Но вы даже не представляете, как мне самому не хочется здесь находиться!» В Индианаполисе после особенно обидного поражения под аккомпанемент особенно обидного свиста трибун какой-то репортер поинтересовался, что в игре пошло не так. «Вы сегодня на себя не похожи! - произнес он с неискренней улыбкой. - Вас что-то беспокоит?»