Николай Внуков - Тот, кто называл себя О.Генри Страница 47

Билл улыбнулся.

— Что ж, полковник, я буду просить об одолжении. Вам я не боюсь быть обязанным. Все равно мне никогда не отплатить вам за все услуги. И я знаю, что вы не поставите мне этого в вину. Дело вот в чем. Когда я поступил в это заведение, на мне был хороший шерстяной костюм. Он и сейчас на мне, но… пять лет для шерстяной материи, произведенной даже на бостонских фабриках, почтенный возраст, не так ли? Пустите же в ход все ваше влияние, Эль, и достаньте мне приличное платье на каждый день. Мне хотелось бы что-нибудь темно-коричневое.

… Вечером 23 июля Билл снова пришел в почтовую контору.

— Друзья мои, — сказал он, — завтра начинается жизнь. Но обычно перед новой постановкой какой-нибудь пьесы устраивают репетицию в костюмах. Дайте занавес.

Он примерил тройку, сшитую по заказу Дженнингса, зашнуровал ботинки, сработанные в сапожной мастерской одним из пожизненных каторжан, натянул на руки ярко-желтые перчатки — подарок бывшего финансиста Стива Брусселя из банкирского отделения — и надел на голову черный котелок.

— Ну как? — спросил он.

— Билл, вы выглядите, как пятьдесят тысяч долларов, — сказал Рэйдлер.

Портер слегка поклонился.

— Эль, а вы как находите?

— Если бы не эта желтизна на лице, дамы похитили бы вас прямо у выхода из тюрьмы.

— Это исключено, Эль. Я никогда больше не обреку себя на неволю.

На лице Билла лежали легкие морщины. Он постарел за эти тридцать девять месяцев, однако держался очень хорошо — уверенно, независимо, с достоинством.

Вдалеке по коридорам гулко раскатился удар гонга.

— Вот и кончился последний день, — пробормотал Билли Рэйдлер. — Портер, дайте мне руку. Счастливого пути…с богом… и… и… и проваливайте к черту отсюда!

Он уронил свою белобрысую голову на стол и заплакал.

— Идите, Билл, — кивнул Дженнингс. — Оставьте нас. Завтра мы увидимся в приемной у Дэрби.

Билл притворил за собою дверь и начал подниматься по лестнице в больничное отделение.

ГЛАВА О ЗЕМЛЯХ,

которые раньше скрывались за горизонтом, о технике ограбления экспрессов, о том, как нужно писать рассказы, и о девочке, которая всю жизнь ждет отца

Старший надзиратель, одетый во все серое, проводил Билла к западным воротам тюрьмы.

— Открывай, Томми, — сказал он дежурному. — Номер тридцать тысяч шестьсот шестьдесят четыре выходит.

Бородач Томми оглядел Портера с головы до ног и подмигнул:

— Ну и франт. А ведь я помню, как вас сюда привели.

— О, я это тоже очень хорошо помню, — сказал Билл.

Томми вынул из кармана ключ и подошел к двери.

— Прощайте, Портер. Смотрите больше не засыпайтесь.

В другое время Билл поморщился бы от такой шутки. Но сейчас ответил с улыбкой:

— Не беспокойтесь, Томми. Не думаю, чтобы нам пришлось когда-нибудь снова встретиться.

Дверь отворилась.

Дежурный караульный и старший надзиратель пропустили мимо себя человека в коричневом костюме.

Они видели, как он, немного сутуля широкие плечи, пересек пустырь, перебросил из руки в руку маленький саквояж, поддал носком ботинка камешек и начал спускаться с холма по направлению к городу.

Они заметили также, что шаг его был уверенным и что он ни разу не оглянулся.

… В кармане у него было семьдесят пять долларов — гонорар из журнала «Оутлук» за рассказ «Закон Джорджии». Пять «государственных» долларов, которые ему вручил Эль Дженнингс вместе с документами об освобождении, он не взял.

— Передайте их Билли Рэйдлеру, полковник. Я думаю, они ему пригодятся больше, чем мне.

Когда он садился в поезд, уходивший из Колумбуса в Питтсбург, появилось странное чувство. Любопытство, легкий страх, радость и тоска. Как тогда, в Техасе, на ранчо братьев Холл. Словно он толкнул дверь и остановился на пороге нового мира.

Было тревожно и в то же время приятно.

Он знал, что это скоро пройдет.

И действительно, как только поезд тронулся, он весь отдался давно позабытому ритму движения.

Он следил за ландшафтом, быстро мелькавшим за окном, разглядывал пассажиров, улыбался женщинам.

По вагону прошел кондуктор, предлагая газеты. Он купил одну. Скользнул глазами по заголовкам телеграмм:

«Восстание на Филиппинских островах». «Судья Тафт принял должность гражданского губернатора Филиппин».

«В Буффало открылась пан-американская выставка».

«Общая стоимость скота на 1 июля 1901 года составляет 3 биллиона 700 миллионов долларов». «Национальный долг в течение года уменьшился на 24 миллиона долларов». «Морган и его компаньоны приобрели английские пароходные линии Лейланд в Атлантике». «Цены на мясо возросли на 11 центов за фунт».

Он сунул газету в карман, поудобнее устроился на скамейке и задремал.

Он проспал до самого Питтсбурга.

«7 сентября 1901 г. Питтсбург.

Дорогой Дженнингс, с тех пор как мы расстались, я каждую неделю собирался написать вам и Билли, но все время откладывал, ибо думал двинуться на Вашингтон…

Я неплохо устроился в Питтсбурге, но все-таки собираюсь через несколько недель уехать отсюда. С тех пор как я серьезно взялся за работу, мне пришлось иметь немало дел с издателями, и я заработал литературой много больше, чем если бы занялся каким-нибудь другим ремеслом. Питтсбург самая захудалая дыра на всем земном шаре, а жители его самые невежественные, ничтожные, грубые, опустившиеся, наглые, скаредные, грязные и гнусные псы, каких я когда-либо мог себе представить. Население Колумбуса — рыцари по сравнению с ними. Я пробуду здесь ровно столько, сколько это будет необходимо. Ни одного часа больше.

Кроме того, у меня есть еще особые причины, чтобы писать вам сейчас. Я завел переписку с издателем «Журнала для всех» Джоном Уэнемекером. Я продал ему в августе две статейки[7] и получил заказ на другие.

В одном из писем я предложил ему статью под заглавием «Искусство грабить поезда» или что-нибудь в этом духе; при этом я указал, что, по всей вероятности, смогу получить эту статью от специалиста по данному вопросу.

Само собой разумеется, что я не называл ни имен, ни местностей. Издателя эта идея, очевидно, сильно заинтересовала, и он два раза в письмах запрашивал меня об этой статье. Он боится только, что специалист не сумеет придать статье той формы, которая подошла бы для «Журнала для всех», ибо Джон Уэнемекер, надо вам сказать, очень строго соблюдает правила благопристойности.

Если вы захотите распространиться на эту тему, то рассказ можно будет пристроить, а вместе с тем откроется возможность и для дальнейшей работы. Конечно, нет надобности делать какие-либо указания, кто вы такой. Издателя, как я и полагал, интересует точка зрения на этот предмет специалиста, а не сам специалист.