Драбкин Артем - Я дрался с Панцерваффе. Страница 48

А вот разведка накануне наступления мне очень запомнилась. Два раза ходили: один раз неудачно, а второй раз удачно. Это числа 15-16 августа под Яссами. Первый раз у нас командир взвода струсил. Далеко нас не повел, а вывел между дивизиями обратно. И доложил, что ходили тогда-то, туда-то. Везде охраняемые объекты. Ну, его сняли и отправили неизвестно куда. Дело темное. Тогда СМЕРШ работал. После этого неудачного похода немцы очень бдительные стали. Стыки между дивизиями стали охранять дозорами и секретами. Ну никуда нельзя было пролезть! Второй раз нас уже хотели по воздуху заслать, а потом полковой разведчик доложил, что есть место, где можно пройти. Действительно, прошли легко, без шума. Был бы шум – не прошли бы, немцы бы не дали. В эту же ночь пришли к штабу их дивизии. А они беспечные: в тылу ведут себя как хозяева. Раздеваются донага. Да что в тылу – и на переднем крае! Сколько раз мы ходили. Вот шуму наделаем – смотрим, немцы в белье выскакивают и стрелять начинают. Культурно жили! Мы-то спали во всем. Сапоги кто снимал, а кто и нет. Так сидишь в секрете или в окопе, и вроде дремлется, и в то же время холодно, особенно зимой. Летом еще можно подремать. Один дремлет, другой смотрит. А вот зимой не уснешь – колотун. Движешься немного, да еще вши едят – мешают.

Так вот нас было 16 человек. Четверо отделились, видимо, уйдя на спецзадание. Нас оставалось 12. Так вот, Фомичев и Александров пошли, сняли часовых и комендантский взвод забросали гранатами. Штаб обчистили, документы в мешок, генерала в плен взяли, положили на плечи и поперли. Шуму-то наделали, там уже из соседних деревень едут! Мы от деревни ушли, обогнули кукурузное поле, что рядом с ней было. Наш командир взвода – умный малый, какой-то порошочек нам всем дал. Мы всю одежду натерли и по кукурузе обратно. Легли и трое суток лежали. Ни есть, ни курить! Жара – ой-ей! Пить хочется! Вода была, правда. Мочились под себя. Такое можно выдержать, только пока молодой! Если бы пошли – нас где-нибудь настигли. Вот, а потом он нас повел и вывел на тот участок, где мы перешли линию фронта. Надо было, может, левей или правей, а тут нас ждали. Командир говорит мне и Павлику Федоренко: «Ребята, идите, а мы их задержим». Мешок документов нам дали, а генерал с ними остался. Куда нам его? Что они с ним сделали? Наверно, прирезали. Там Павлюк такой был – ему что курицу зарезать, что человека. Тем более немца. Вот мы двое только и прошли, хотя Павлика в ногу и руку ранило. А что с теми ребятами стало – я не знаю. Я потом никого из них не видел. Говорили, что Фомичев и Александров в полк вернулись. Ребята они были хваткие – нигде не пропадали, но они – в полку, полк впереди, а я вроде при штабе, так что я их не видел. Вот это удачно мы сходили. Потому что перед самым наступлением кучу документов принесли.

А когда наступление началось, нам с Павликом доверили пленных водить. Мы их в тыл отправляли – человек 70 дадут, и они идут покорные, как телята. В селении остановимся, кто-нибудь им поесть даст. Ни одного у меня не убежало. Один раз, правда, был случай, после которого меня хотели в штрафную отправить. Я был в штабе дивизии. Мы пришли с Павликом. Его куда-то отправили, а мне командир разведки сказал: «Тебе, Зимаков, нужно отвести четырех пленных в штаб корпуса, и, не дай Бог, они убегут – это очень опасные люди». Дело уже осенью было, во второй половине дня. Вот командир объясняет: «Если по шоссе идти – это 15 километров будет, а если по проселку, то 7-8». Ну, думаю, пойду по проселку – куда они денутся – автомат у меня. Я – на лошади. Обыскали их – оружия нет, но руки и ноги свободны. Шли-шли – кукуруза пошла. А она там о-го-го какая! И вдруг один из них резко оборачивается ко мне. Лошадь аж немного вспрянула. Выстрел. Я из автомата его шлеп. А эти трое в разные стороны – один влево, двое вправо. Левого я из автомата убил. По тем двум стреляю – кукуруза шуршит, головки мелькают. А уже темнеть начало. Ну, ладно, думаю – поеду. Тот, кто стрелял, – лежит, и левый тоже недалеко убежал. Я пошел по следам. Одного нашел, тоже убитый. Я слез, пульс пощупал. Готов. Тепленький, но готов. Я пошел дальше. Лошадь на поводу веду. Автомат в руке на изготовку, ремень на шее. Он, правда, тяжелый, наш ППШ. Я одно время немецкий таскал, а потом запретили. Правда, в разведку только с немецкими ходили. Они безотказные, хорошие. ППС тоже не плохой – легкий, удобный, а у ППШ диск по горбушке бьет. Иду-иду, и тут – крик:

– Стой!

– Стою, – говорю я, а сам автомат держу.

– Кто такой?!

– Вот, сопровождал пленных. Двоих там уложил, а один за мной недалеко лежит. Стреляли в меня, да лошадь спасла.

– А мы, – говорит, – в картошке одного нашли – он раненый. Ботвой прикрылся.

Это оказались заградотрядовцы. Забрали они его, а мне расписку дали, что всех уничтожил. Заградотряд – войска НКВД. Они вылавливали дезертиров, солдат с «5-го Украинского фронта», болтающихся в тылу. А то некоторые из госпиталя идут, где-нибудь в село зайдут, напьются, вот их и отлавливали. Мы раз одну бабку ограбили. Это еще на Украине было. Пришли ротой в селение, а кухня отстала. Жрать хочется! И вот бабка говорит: «Ребята, у меня такая коняка! Двухлеток! Немцы меня ограбили. Хорошо, что Красная армия пришла и коня вернула!» А где он? А вон – в сарае стоит. Ночью наши два грабителя вывели коня за село, застрелили и – в котел. Ох, она плакала! Но, уходя, мы ей отдали другого коня.

За этих четверых мне ничего не было. Вернулся в штаб дивизии, записку передал.

– Как же ты так не усмотрел?!

– Ну что ж вы таких даете?! Да и двоих надо посылать! Хорошо, меня лошадь спасла. А то ушли бы, а меня и в живых не было.

– Эх, не уберег! – поморщился в ответ.

Вот когда линию фронта прорвали 20 августа, пошли вперед. Вся разведка была впереди километров на 30-40 от дивизии. И вот румыны капитулировали. А надо сказать, что румыны не любили немцев. Вот венгры, да – те любили, а румыны их просто ненавидели, как и мы. Бедный народ. Очень бедно жили.

Уже под Будапештом поехали на рекогносцировку с командиром дивизии. И по дороге попали под бомбежку – нас пикировщики Ju-87 накрыли. Там меня последний раз ранило. Лежал я в госпитале, расположенном в монастыре города Кичекунфелетхаза. Через три недели нас собрали в маршевую роту. И отправили под Будапешт, который уже был в кольце. Там из нас сформировали штурмовую бригаду. Дали нам пушки, пулеметы и автоматы. И вот нами затыкали дырки вокруг Будапешта. Свежая часть подходит – нас заменяют, и на новое место, потом опять замена. В марте месяце немцы прорывались из города по канализации. Они шли на нас лавиной, без выстрелов, а мы стреляем. Потом видят – дело плохо, стали оружие бросать. Навалили мы там трупов – я не знаю сколько, но много. Когда мы после отдыха шли, они еще лежали штабелями по 5 человек в лесу. В самом Будапеште страшные бои были. Там ни одного здания живого не осталось – все разрушено было, все буквально! Вот мы когда отдыхали в Пеште, посмотришь на город – он весь в развалинах! Весь! Кошмар! Прямо волосы дыбом встают – неужели это мы наделали?! А все из-за того, что немцы сопротивлялись. Там встретил я своего разведчика-артиллериста. Он говорит: