Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965) Страница 48

Путешествие наше продолжалось четыре месяца. В Кочмес приплыли в середине августа 1939 года. Железная дорога от Котласа до Воркуты тогда ещё строилась, и до 1941 года, пока она не была готова, туда добирались этим сложным водным путём.

Небольшая группа женщин-заключённых получила приказ продолжить путь на барже, с ними уплыла и доктор фон Файт. Но судьбе было угодно, чтобы мы снова встретились. Мы, финки, сошли в Кочмесе, это была пристань, общая для ближайших лагерей, помню из них только два — Абезь и Инта. Нас поместили в большом погребе, в котором обычно хранят овощи, вдоль стен там тянулись нары в два этажа. Вокруг лежали огромные болота, вдали, на востоке, сквозь дымку виднелась низкая цепочка Уральских гор.

Здесь, в Кочмесе, я в последний раз видела Станко Сапунова, он приходил по каким-то делам из ближнего лагеря. Станко сказал мне, что его должны скоро освободить, поэтому его отправили в лагерь Абезь. Я пожелала другу счастливого пути, подумав про себя, что это, видимо, будет его последний путь.

Опасения мои подтвердились. В декабре 1946 года, освободившись, я в Москве зашла к Сапуновым. Станко не было. Госпожа Сапунова показала мне телеграмму, посланную её мужем из Абезя в декабре 1941 года, — он сообщал, что едет домой. После этого она о муже ничего не слышала, хотя постоянно ходила в НКВД о нём узнавать. И только теперь, в 1946 году, пришло официальное сообщение, что Сапунов умер в Саратове и посмертно реабилитирован. Но я всё же не могу отделаться от подозрения, что Сапунов не добрался до Саратова, а погиб ещё в декабре 1941 года. Тогда на станции Кошва только что открытой железнодорожной ветки Котлас—Воркута был сильный затор, и среди пассажиров вспыхнула эпидемия дизентерии. В поездах ехали из разных лагерей заключённые, годные к фронтовой службе, и отбывшие наказание с литерами КРТД — троцкисты. В маленькой Кошве всех поместили в карантин. Но в Кошве не было ни больницы, ни достаточно продуктов. Распространение эпидемии остановили потрясающим способом: по приказу из Москвы все больные были расстреляны. Я думаю, среди них мог оказаться и Сапунов.

Всю зиму 1939/40 года я провела в Кочмесе. Зима там ощущалась ещё в начале сентября. Я выполняла серьёзную работу: белила известью стены только что выстроенного дома, собирала малину, растущую даже на этих северных широтах, и, наконец, сторожила продуктовый склад. Мы были совершенно отрезаны от внешнего мира, знали по слухам, что началась вторая мировая война и что Финляндия напала на Советский Союз[169]. Сталин, значит, начал осуществлять свои планы, о которых Отто говорил мне ещё в 1935 году.

Я и многие другие женщины-заключённые получили во второй половине марта приказ пройти медосмотр. Доктор фон Файт передавала из Воркуты-Вома, что нуждается в моей помощи. Туда как раз должны были перевести на работу часть женщин из Кочмеса. «Раз доктор меня зовёт, значит, там не хуже, чем здесь, а для меня лучше помогать больным, чем возиться с казёнными продуктами», — решила я. Тридцать женщин признали здоровыми. Для чего нужен был медосмотр? Скоро мы это узнали: нам предстояло пройти пешком по льду реки Усы сто пятьдесят километров.

В этот тяжёлый поход отправились почти все финки, с которыми я приехала из Котласа. Все были политические. Охранник с винтовкой вёз в санях наши вещи, относился он к нам неплохо. Мне доверили ящик с медикаментами.

В начале апреля мы вышли из Кочмеса и, растянувшись в длинную цепочку, двинулись на север. Целыми днями шли по тающему снегу. Ночевали в сторожках, выстроенных для возчиков. Ими обычно были уголовники, в течение зимы они перевозили на лошадях в воркутинские лагеря доставленный в Кочмес летом по воде товар. Пока мы шли, нам попадались порожние обозы, шедшие на юг за грузом. Около избушек всегда было много лошадей с гружёными санями, в избах нары были заняты возчиками. Сопровождавший нас солдат, наш «защитник», каждый раз заставлял их потесниться для нас, так что ночи мы проводили на одних нарах с мужчинами-заключёнными. Уютная спальня и изысканное общество! Обозы трогались в путь ранним утром, мы завтракали и тоже выходили.

Удивительно, что за весь переход заболела всего одна женщина: Мээри-Велламо Салонен, молодая финка из Кякисалми. У неё поднялась температура, когда мы выходили из Кочмеса. Мы уговаривали её остаться, но с поистине финским упрямством она хотела непременно идти с нами. По-русски она не понимала и хотела быть вместе с остальными финнами. Сил у Мээри-Велламо хватило на целую неделю перехода по снегу и льду. Но однажды вечером она упала и больше не смогла подняться. У неё был сильный жар. Я не могла её бросить — осталась с ней, а остальные двинулись с солдатом дальше, чтобы засветло дойти до ночлежной избы. Я сняла пальто, уложила на него Мээри-Велламо.

Наступила темнота. Вокруг ни души. Меня охватил ужас, когда я вдруг вспомнила рассказы о стаях голодных волков. Что делать? Я старалась быть спокойной, утешала больную. Вдруг показалась едущая с севера собачья упряжка. Подъехав, сидевший в ней самоед придержал собак. Я умоляла его вернуться к избе и позвать солдата нам на помощь. Но самоед или не понимал по-русски, или сделал вид, что не понимает. Он погнал собак дальше, и снова я осталась одна с больной. Потом я увидела, что от берега к нам движется что-то тёмное — это была наша тощая лошадёнка, запряжённая в сани. Какое счастье! Это одна из наших, Хилья, вернулась за нами. Мы положили больную в сани и повезли к месту ночлега. На рассвете, когда мы выступили, солдат потеснился в санях, дав место Мээри-Велламо.

Через несколько дней, миновав Абезь, мы остановились перед узкой, но бурной рекой. Её чистые воды текли, видимо, с Урала — и текли прямо по льду Усы. Солдат попытался поискать, нельзя ли найти чистый лёд, но в конце концов решил, что единственный выход — идти вброд. В пальто и валенках мы по грудь вошли в ледяную воду. На другом берегу мы сняли валенки, вылили из них воду. Самые предусмотрительные переходили босиком, неся валенки в руках, и теперь влезли в сухие. Не промокла лишь больная, она лежала в повозке на узлах. Лошади вода доходила до живота. В тот день мы прошли ещё пять километров, пока не дошли до места ночлега.

Много долгих дней мы брели вдоль берегов замёрзшей Усы и первого мая пришли в Воркуту-Вом. Мы просто валились с ног. Нас отправили в баню, потом разделили на группы и разместили в парусиновых палатках — отдохнуть несколько дней. Я была счастлива снова встретить доктора фон Файт, она работала в больнице. Для Мээри это было последнее путешествие: в Воркуте-Воме она скоро умерла в больнице от воспаления лёгких. Больницей назывались несколько палаток, лечение было весьма сомнительным. Там, правда, работала даже женщина-хирург, но и она не смогла спасти Майре Сало, когда та, вскоре после нашего прибытия, умерла от аппендицита. Майре с мужем приехала из Рованиеми строить социализм, муж её был давно расстрелян.