Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 Страница 48

О неудачах под Погостьем, об их причинах уже написано. Шедшие здесь бои были в какой-то мере типичны для всего русско-немецкого фронта 1942 года. Везде происходило нечто подобное — и на севере, и на юге, и под Ржевом, и под Старой Руссой.

Легко писать это, когда прошли годы и затянулись воронки на местах боев. И почти все забыли эту маленькую станцию. Уже притупились тоска и отчаяние, которые пришлось тогда пережить. Представить это сейчас невозможно, и поймет его лишь тот, кто на себе испытал необходимость вот так просто встать и идти умирать. Погибать, когда у тебя вся жизнь впереди и тебе всего семнадцать. И умереть придется без оркестра и речей, в грязи и смраде. Смерти твоей никто не заметит. Ляжешь в груду тел у железной дороги и сгниешь, забытый всеми в липкой жиже погостьинских болот.

И все-таки Погостье мы взяли — сперва станцию, потом деревню. Вернее места, где это все когда-то было. Пришла дивизия вятских мужичков. Полезли они на немецкие дзоты, выкурили фрицев и продвинулись метров на пятьсот. По их телам в прорыв бросили стрелковый корпус. Но перед ними встали новые немецкие укрепления.

Много убитых видел я на войне, но такого зрелища, как в Погостье зимой 1942 года, видеть больше не довелось. Мертвыми телами был забит не только переезд. Они валялись повсюду. Морской пехотинец был сражен в момент броска гранаты. Он так и замерз и, как памятник, возвышался со вскинутой рукой над заснеженным полем боя. Медные пуговицы сияли под лучами зимнего солнца. Другой боец, уже раненый, стал перевязывать себе ногу и был убит. Так и застыл навсегда. Бинт в его руках всю зиму трепетал на ветру.

Штабеля трупов у железной дороги выглядели зимой как заснеженные холмы, и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял, открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании, в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941 года. На них рядами лежали морские пехотинцы в бушлатах и широких брюках „клеш“. Еще выше — сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе-феврале 1942 года. Потом — политбойцы в ватниках и тряпичных шапках (такие шапки выдавали в блокадном Ленинграде). Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы 1942 года. „Диаграмма наших успехов“. Эта картина отпечаталась в моем сознании навсегда. Всю жизнь меня преследует один сон: горы трупов у железнодорожной насыпи. Самое страшное, что сон этот продолжает оставаться явью. Говорят, что война не закончена, пока не будет похоронен каждый павший на ней солдат».

Так выглядят записи бывшего радиста Николая Никулина, профессора искусствоведения из Санкт-Петербурга, хранителя нидерландской живописи Эрмитажа. О том, что его до сих пор не отпускают события в районе Погостья, свидетельствует еще одна статья, в которой он ссылается на то, что в начале 1942 года там погибло солдат больше, чем в битве народов под Лейпцигом в 1813 году. А под Спасской Полистью и Мясным Бором — основных артериях снабжения в Волховском котле; под Гайтолово, Тортолово, Карбусселью и Рощей Круглою («Нос Венглера») — на восточном фланге немецкого «Бутылочного горла», а также у оборонительного рубежа Синявино погибло гораздо больше советских солдат, чем потеряли американцы за всю вьетнамскую кампанию или русские за десять лет войны в Афганистане. На Киришском плацдарме погибло больше немцев, чем за весь их польский поход в 1939 году. А на Невском пятачке на каждый квадратный метр приходится 17 погибших.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что осенью 2000 года в Сологубовке под Мгой было открыто немецкое солдатское кладбище, где предусматривается захоронить около 80 000 погибших. На церемонии открытия русский музыкант играл на трубе в честь погибших солдат мелодию известной немецкой песни «У меня был товарищ».

Напрашивается вопрос: а как сегодня выглядит бывший район боевых действий Погостье? Он волнует также и Хенрика Бирса из Эмдена, бывшего связного 1-го батальона 333-го полка 225-й пехотной дивизии. Вирс занимал позицию вместе со своей 1-й ротой у Погостья как раз напротив Николая Никулина. В конце ноября 1996 года бывший кораблестроитель и электрик совершил на пароме поездку в Санкт-Петербург с целью посетить места боев. Вот какие записи он оставил после своей поездки:

«В Рамцах, деревне, находившейся в западной части бывшего места наступления на Погостье, мы стали искать тех, кто жил здесь в то время. Нас проводили к старушке, которая, как мы узнали, потеряла в войну глаз. Я показал ей фотографии жителей ее деревни, сделанные мною в 1942 году. На одной из них она узнала себя, в ту бытность молодую и здоровую. Нас пригласили в ее дом и приняли с безграничным русским гостеприимством. Мы узнали, что эта женщина во время налета русской авиации лишилась не только глаза, но была также тяжело ранена в руку. Немцы доставили ее в полевой госпиталь в Тосно, где ей была сделана операция и проведено последующее лечение.

Наше намерение посетить Смердыню и Басино потерпело неудачу. От обеих деревень не осталось ни дома, ни даже сарая.

Тогда мы поехали на электричке в Погостье. Было странное чувство, когда я в темное зимнее утро вступил на землю, где мы, молодые солдаты, 54 года назад встретились после многодневного переезда из теплой Франции со столь большой опасностью и смертью. На 300-метровой платформе железнодорожной станции Погостье имелось лишь одно неосвещенное здание. После того как мы энергично постучали, открылась железная дверь. Молодая женщина впустила нас. С помощью переводчицы я объясняю ей наше намерение увидеть места бывших зимних боев, так как сам принимал в них участие. Она соглашается без каких-либо возражений. Время уже девять часов тридцать минут. Утренние сумерки уступили место серому дневному свету. Мы идем вдоль железнодорожного полотна в направлении Шалы. Где-то за горизонтом должны быть Кириши на реке Волхов.

Мы видим следы большой воронки. Здесь, у железнодорожного полотна, русские саперы взорвали тогда мощный заряд. Отчетливо виден светлый песок, лежащий в виде полукруга с каждой стороны насыпи. Тогда красноармейцы разместили здесь два пулемета позади края воронки. Мы, фрицы, должны были преодолеть заграждение фронтальной атакой. О том, что было дальше, вспоминать не хочется…

От немецких позиций не осталось никаких следов. Они были созданы как на самом железнодорожном полотне, так и под ним, и сегодня уже заровнялись землей. Но вот там видны русские позиции — широкие, глубокие окопы, вырубленные в замерзшей земле в нижней части насыпи. Само собой разумеется, мы не могли их тогда видеть. И тем не менее зачастую мы располагались напротив их окопов на расстоянии всего лишь от восьми до десяти метров. Сколько же солдат здесь погибло от прямого выстрела в голову! Среди них был и мой друг Ганс Отто, который скончался 27 января 1942 года, когда „Иван“ четырнадцать раз безуспешно бросался в атаку через железнодорожное полотно. А у нас постепенно заканчивались боеприпасы. А затем мертвые и много раненых. У русских, которые покидали свои укрытия, чтобы сбросить нас с насыпи, положение было еще хуже. Всю ночь напролет раздавались отчаянные крики раненых, зовущих санитаров на помощь. К утру они стали стихать и, наконец, вообще прекратились. А к нам в конце концов поступили боеприпасы, и даже офицеры вынуждены были всю ночь таскать ящики с патронами и снаряжать пулеметные ленты. Затем наступил перерыв на один час. А потом вновь на боевой пост. Мы должны были смотреть также и назад, на дорогу, соединяющую Погостье со „звездой Мерседес“. Там находился перекресток, названный на схемах так из-за своей конфигурации. Позднее эта дорога стала последней для многих немецких солдат.