Леонид Млечин - Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция Страница 48

Все накопившееся в обществе раздражение — из-за пустых полок, очередей, тесноты, скудости, неоправдавшихся надежд, невыполненных обещаний — трансформировалось в кинетическую энергию поддержки Гдляна и Иванова. Они ясно указали причину общих бедствий, нехваток и недостатков — мафия, сплоченные, поддерживающие друг друга темные силы, обирающие страну.

Власть перешла в контрнаступление. Из обвинителей Гдлян и Иванов превратились в обвиняемых. Комиссия президиума Верховного Совета СССР пришла к выводу, что оба следователя насаждали порочную практику «огульных обвинений во взяточничестве, принуждения подозреваемых и свидетелей к даче так называемых “признательных” показаний путем необоснованных арестов, шантажа и запугивания… Гдлян, Иванов и приближенные к ним следователи нередко допускали оскорбления арестованных, унижение их человеческого достоинства и запугивание расстрелом».

Общественное мнение реагирует на это очень быстро. 26 марта 1989 года Тельман Гдлян легко обошел шестерых соперников и стал народным депутатом СССР. Москвич Николай Иванов победил три десятка претендентов на выборах в Ленинграде. Выступая в мае 1989 года по ленинградскому телевидению, Николай Иванов заявил, что в уголовном деле «замелькали фигуры членов политбюро Соломенцева, Лигачева и бывшего председателя Верховного суда СССР Теребилова». С этой минуты критика в адрес следователей Гдляна и Иванова рассматривалась массовым сознанием как попытка вывести из игры бесстрашных борцов с мафией, свившей гнездо в Москве.

Правоохранительные органы ставили Гдляну и Иванову в упрек и бесконечное необоснованное содержание под стражей, и выжимание показаний, и по существу шантаж подследственных.

Но трудно предположить, что Гдлян и Иванов вдруг после многих лет беспорочной службы переродились и стали нарушать закон. Скорее, напрашивается другой вывод: они всегда пользовались одними и теми же следовательскими методами. И в своей епархии поднялись до самой вершины пирамиды.

На втором Съезде народных депутатов СССР отчитывалась комиссия, изучавшая материалы, связанные с работой следовательской группы Гдляна — Иванова. Страна, полночи не сводившая глаз с телеэкрана — шла прямая трансляция заседания съезда, — хотела услышать одно: кто прав — следователи или их критики? Хорошие следователи Тельман Гдлян и Николай Иванов или плохие? Раньше определенно были хорошими: стали «особо важными» при генеральном прокуроре, получили интереснейшее и перспективное дело, набрали себе группу помощников в две сотни человек.

А каковы критерии оценки работы следователей? Судя по тому, что им ставили в заслугу в «благополучные» годы следствия, — исключительно материальные, денежные. Следователи уподоблялись золотоискателям: чем больше золота, денег, драгоценностей сдал государству, тем выше их ценят. Группа Гдляна — Иванова исправно выдавала на-гора конфискованное (или «добровольно» сданное) и была на хорошем счету.

С цифрами, правда, получилась некоторая путаница. В докладе съездовской комиссии говорилось о двух миллиардах, нажитых хлопковой мафией. Гдлян вроде утверждал, что вернул государству сто сорок миллионов. Председатель комиссии Вениамин Александрович Ярин называл иные цифры: пятнадцать миллионов найдены следователями КГБ, двадцать — группой Гдляна — Иванова. Это, конечно, не два миллиарда и не сто сорок миллионов, но тоже солидная сумма. И за нее нужно быть благодарным. Однако независимый прокурор Мартинсон сообщил, что в обвинительных заключениях фигурировала только четверть суммы. А что же остальные пятнадцать миллионов? Ничейные деньги? Или отобраны не у преступников, а у честных людей, которым нечего инкриминировать? Или следователи настолько беспомощны, что, даже имея столь веские улики, не в состоянии обличить взяточников?

И не смыкается ли этот непрофессионализм с постоянными нарушениями процессуальных норм, выявленными комиссией? А это — выжимание показаний запрещенными законом методами. Это — аресты заведомо невиновных членов семей, в том числе женщин, у которых по семь-восемь детей. Многолетнее — вместо установленных в ту пору законом девяти месяцев — содержание под стражей подозреваемых, которые либо не давали нужных показаний, либо на свободе могли от них немедленно отказаться.

Наивно полагать, что такой стиль работы следственная группа освоила только в Узбекистане. Не являлись ли Гдлян и Иванов типичными следователями, которые стали плохими лишь потому, что взялись со своими методами за тех, кто принадлежит к правящей верхушке? Пока они «разбирались» с рядовыми дехканами (крестьянами) или даже с провинциальными секретарями райкомов и обкомов, ни генеральный прокурор, ни его заместители не видели в их действиях «нарушений социалистической законности». Как знать: не реши Гдлян и Иванов в один прекрасный день заняться политикой, набирая у будущих избирателей очков рискованной охотой на крупную дичь, ходили бы в прокуратуре в передовиках…

Кто развалил страну?

Удивительная находка ожидала лидеров национальных движений в тексте Конституции СССР 1977 года — чеканная формула, которой никто и никогда не придавал значения: «Советский Союз состоит из суверенных государств».

Раз союз суверенных государств, то, следовательно, не федерация, а конфедерация. И первоначально массовые национальные движения в республиках были готовы удовольствоваться конфедерацией: республики делегируют определенные полномочия центру.

16 ноября 1988 года чрезвычайная сессия Верховного Совета Эстонской ССР приняла Декларацию о суверенитете, определив, что высшая власть на территории республики принадлежит республиканским органам власти. Примеру Эстонии через полгода (18 мая 1989 года) последовала Литва. Причем в Вильнюсе оперировали уже более жесткими формулировками, записав, что союзные законы вступают в силу только в случае их утверждения республиканским парламентом.

Принятый 23 сентября 1989 года в Баку конституционный закон о суверенитете утвердил новый подход: «На территории Азербайджанской ССР действуют законы СССР, не нарушающие суверенные права Азербайджанской ССР». Дальше следовал весьма практичный вывод: «Земля, ее недра, леса, воды и другие природные ресурсы Азербайджанской ССР являются национальным богатством, государственной собственностью республики и принадлежат народу Азербайджана».

Это означало, что доходы от бакинской нефти должны оставаться в республике. Азербайджан также декларировал свое право вступать в непосредственные отношения с иностранными государствами, заключать с ними договоры, обмениваться дипломатическими представительствами.