Иван Арсентьев - Короткая ночь долгой войны Страница 48

Над крышей здания проносятся самолеты. Выглядываю в окно - фашистские, как прошлым летом разгуливают. Надо убираться из дома, пока какой-нибудь не фуганул бомбу. Больно уж цель приметная: колонны, балконы... Как нашим-то удается эвакуироваться под бомбами? Кидаю за плечо вещевой мешок, выхожу из помещения, подпираю дверь обломком доски. Где-то в городе назойливо воет сирена, из-за бугра поднимаются серые паруса дыма. Сумерки быстро густеют, скоро совсем стемнеет. Стена ангара еще не остыла от дневного жара, притулился спиной, сижу, смотрю как догорает заря. Слева над городом зарево раздувается, подсвечивает багровыми сполохами тучи дыма.

Вглядываюсь в темноту, мертвые, опустевшие строения военного городка кажутся еще угрюмей. На землю падает роса, ароматы цветущего разнотравья, сильнее пахнет железом и... опасностью. Муторно становится, как наслушаешься от десантников всяких баек о вражеских диверсантах и лазутчиках. Теперь в изменчивой темноте они мерещатся мне с ножами в зубах. Такие, ежели нападут врасплох, запросто сделают тили-бомбои! Но куда же, черт его дери, Корж запропастился? Дело к полуночи, а от него ни слуха, ни спиртного духа, Завтра целый день летать, надо прикорнуть хоть немного. Пойду лягу. Корж придет, разбудит.

Подпираю ворота ангара изнутри железной трубой, расстилаю на земле моторный чехол, пистолет под голову и - спать.

Просыпают от щекотки. Кто-то водит мне соломинкой по носу. Спросонок сооб­ражаю туго: «Корж расшалился...» Открываю глаза - никого. Это лучик солнца проник сквозь щель в воротах, балуется. На дворе, значит, утро, а Коржа нет? Вскакиваю, ударом сапога выбиваю трубу-подпорку, распахиваю ворота.

Солнце, чириканье воробьев и тут же над головой громовые раскаты. Узнаю наши «илы». Проносятся низко. Вдруг как бы отталкиваются от земли и уже поблескивают в небе, пикируют на что-то юго-западнее города. Навстречу атакующим штурмовикам бьют автоматы «зрликоны», хорошо слышны недалекие взрывы. Немцы совсем близко. «Неужто забурил, проклятый «тили-бом-бом»?» Мне становится тоскливо.

Артиллерийская пальба нарастает, временами ее заглушают подвывающие сиренами «штукасы», Ю-87. Вдали мелькают еще какие-то самолеты. Неспокойно в воздухе, очень неспокойно. Что творится на земле, кто в городе, не знаю, а неизвестность страшнее неожиданности. Сбегать на дорогу, спросить у проезжих? Оставлять самолет опасно. И все же придется рискнуть.

Несусь через городок во всю прыть. Воздух - горячая перина, остро пахнущая лебедой. Пот заливает глаза, вытираюсь на ходу пилоткой. Наконец - шоссейка. Курившаяся прошлые дни рыжеватой пылью, сейчас пустынна. Ни машин, ни телег, ни единой живой души. Носится лишь, каркает распуганное стрельбой воронье. Кажется, я остался один... По спине - холодок.

Вдруг дорога оживает, что-то приближается, слышен металлический скрип, лязг, ревет натужно мотор, перегруженный донельзя. Т-34? Нет, по сравнению с громовой поступью «тридцатьчетверки» это цыплячий писк. Тут что-то другое. Это другое - грохочущее жалко, приземистое - выныривает из-за пыльных зарослей акации. Ух, ты! Грузовик, набитый людьми, но, боже мой, на что он похож! Без рессор, без скатов прет напролом, пашет железными ободьями дорогу.

Я выскакиваю на проезжую часть, поднимаю над головой пистолет. Трехтонка со скрежетом останавливается, из кабины выглядывает кто-то с забинтованной головой, громко, со злостью кричит!

- Ты чего, туды твою?

- Где немцы?

- Что-о-о? Ему немцы нужны! Ты кто такой? - резво выпрыгивает на дорогу забинтованный начальник, бросается ко мне.

- Отвались, дурак! Я летчик. Вон мой самолет стоит, не могу взлететь.

- Так какого ж ты, туды твою, разгуливаешь тут? Лезь в кузов! Быстрее! Немец на пятки наступает, едва выскочили.

- Не могу, у меня техник на аэродроме. Подождите немного.

- Ждать? Ну, нет, мы разутые, видишь? Давай ежели, а не хочешь...

Из кузова нетерпеливо орут:

- Да пошел он! Газуй, лейтенант!

Тот машет на меня рукой, вскакивает в кабину. Остатки автомобиля, пыхая белым дымом солярки, удаляются.

Несусь поспешно назад - может, вернулся «тили-бом-бом», ищет меня? Прибегаю - никого. На часах уже десять, я не знаю, что и думать. Может, попал под бомбежку? Может, убит случайно или ранен? Или... У меня духу не хватает произнести слово «дезертир». Но я всяких встречал, когда скитался по вражескому тылу. Если так, ждать больше нечего, надо уходить.

Надеваю вещевой мешок, поворачиваю сливной кран горючего. Вчера я залил бак под самую пробку, струйка бензина от мотора растекается по земле. Заряжаю ракетницу, жду, когда лужа станет побольше. Теперь, пожалуй, хватит. Взвожу курок ракетницы, прицеливаюсь. «Прощай, «Русфанера»! Гори голубым пламенем. Не знал, как от тебя избавиться, так несчастье помогло...»

Последний раз оглядываюсь на дымчато-зеленое поле аэродрома, ничего нового. Впрочем, стоп! На южной стороне вроде кто-то показался. Похоже - цапля вышагивает. Их здесь много. Присматриваюсь внимательней. Нет, кажется, не цапля, существо более грузное. Человек, навьюченный мешками, не то животное с тюками на спине - издали не разберешь. Направление держит на ангар. Та-а-ак... А не Корж ли это маскируется от воздушного противника? На всякий случай перекрываю сливной кран. Неизвестный все ближе, вижу мешки, под ними длинные худые ноги. Сомнений больше нет: «тили-бом-бом»!

У меня кровь приливает к рукам, меня душит, трясет от злости. «Ну, ты у меня получишь за все, я те так врежу по загривку - свет в копеечку покажется! А там иди, жалуйся!»

Но Корж, видать, держит нос по ветру, или мои намерения уж очень ясно написаны на моей физиономии. Не доходя до меня шагов десять, сбрасывает с плеч мешки, достает из-за спины, как винтовку, заваренную стойку шасси, показывает издали.

- Видишь, старшой? Готова...

- Что все это значит? - стучу по часам на руке.

Корж шмыгает носом, двигает плечами, показывая, что экзема дает о себе знать. Гимнастерка на нем в темных пятнах пота.

- Ну-у! - рычу я угрожающе.

Корж мигом развязывает мешки и встает между ними, точно купец на базаре. В одном мешке - копченая колбаса, в другом - хозяйственное мыло.

- Больше ничего не досталось, - разводит он руками. - Пока заваривал стойку, другие расхватали, даже соли не организовал.

- Послушай, тебе известно, что такое штрафбат? - спрашиваю холодно и ехид­но.

Корж глядит под ноги, молчит, потом невнятно мямлит:

- А тебе известно, что с нами случится впереди? А ведь это - продукт! - встряхивает он мешки.

- Бутерброды с мылом жрать будешь? Солью хвост посыпать?

- Право, старшой, ты рассуждаешь, как несмышленыш. Да за это мыло в любой станице бабы знаешь что дают?