Моисей Мейерович - Шлиман Страница 48

«В высшей степени интересно, в какую седую древность уведут нижние пласты», — с замечательным предвидением записал Шлиман в дневнике.

Но землевладелец, которому принадлежал холм, запретил сделать даже пробный раскоп. Он предложил продать свой участок за 100 тысяч франков. Цена была такая, будто на участке найдена жила самородного золота.

Шлиман безуспешно торговался, пытался воздействовать на хозяина через представителей власти. Но влиятельных знакомых на Крите не было, прежнего генерал-губернатора Фотиада-пашу убрали, с новым оказалось еще трудней сговориться.

Пришлось вернуться в Афины ни с чем. Оттуда Шлиман с Дерпфельдом помчались в Лондон, на большую дискуссию о Тиринфе, организованную «Эллинским обществом». Не желавший сдаваться без боя, Пенроз выступил с докладом, в котором повторил свое утверждение о византийском происхождений тиринфского дворца. Шлиман в блестящей речи пункт за пунктом опроверг все построения своего противника, а под конец пригласил Пенроза поехать в Тиринф, чтобы на месте разрешить все споры. Пенроз поехал. Дерпфельд облазил с ним тиринфский и микенский акрополи. Через несколько недель в журнале «Атенеум» появилась статья Пенроза, в которой он честно признал свою ошибку и подтвердил значение исторического открытия Шлимана.

Шлиман стремился дальше, он неотступно думал о Востоке. Теперь его тянул к себе Египет. До берегов Нила, до края великой пустыни разросся для Шлимана горизонт микенского неба. Но прежде чем пуститься в это далекое путешествие, он должен был полностью рассчитаться с прошлым. Он решил написать популярную книгу о всей своей работе, о своих ошибках, о своих находках.

Друзья — Дерпфельд, профессора Михаэлис и Дун — отсоветовали ему писать эту книгу самому. Она набухла бы лишними подробностями, опять пошли бы упреки в «необъективности». Лучше, если книгу напишет кто-нибудь другой. Дун рекомендовал одного из своих учеников, работавшего на раскопках Пергама.[95]

Шлиман составил подробный перечень всех археологических ошибок, которые он допустил в своих книгах. Этот необычайный в своем роде документ был вручен Дерпфельду для передачи автору будущей книги.

Поздней осенью Шлиман уехал в Египет.

Отставной артиллерист

Ныне ж герой Лаертид совершил знаменитейший подвиг;

Ныне ругателя буйного он обуздал велеречье!

В Каире он нанял дахабие — местное суденышко, род длинной узкой лодки с каютой. Десять человек команды, повар, старый слуга Пелопс и сам Шлиман без особых удобств разместились в этом «корабле», который с виду больше всего напоминал изображенные на египетских рисунках челноки эпохи Древнего царства. Дахабие неторопливо поднималось вверх по великой реке. В Европе стояла зима, здесь по вечерам было прохладно. Шлиман выходил на палубу в тропическом шлеме, в белом чесучовом пиджаке, всегда при галстуке. Мимо проплывали нищие феллахские[96] деревни, построенные на плодороднейшей в мире земле. Проплыли дальние очертания Больших пирамид — там, где пять тысяч лет тому назад трудились сотни тысяч людей, была теперь мертвая песчаная пустыня.

С книгой Городота, больше двух тысяч лег тому назад объехавшего все эти места и подробно их описавшего, Шлиман не расставался в этой поездке.

Дахабие часто приставало к берегу. В развалинах древних египетских городов Шлиман тщательно собирал черепки разрисованной посуды, рассматривал орнаменты. Шлиману казалось, что он нащупывает связь с Микенами, но она оставалась неуловимой. Сколько сил, сколько лет понадобится, чтобы ее установить!

В городах и деревнях ему предлагали купить разные старинные вещи — посуду, папирусы, монеты, даже черепа. Но он не был египтологом и знал это. Не желая оказаться обладателем коллекции подделок, он не брал ничего: задача его была гораздо сложней, ее решение не зависело от случайно найденного предмета. Но встречавшиеся иероглифические надписи он тщательно срисовывал. Присматриваясь к изображениям зверей, он искал аналогий с богатым животным миром микенской живописи.

Он добрался до древнего города Вади-Хальфа, в преддверие второго нильского порога. По пути он осмотрел Фивы. Побывав в Абу-Симбеле, он пришел в восторг. Его, человека привычного к гигантским масштабам древних, потрясло зрелище Абу-Симбелского погребального храма и грандиозной гробницы Рамсеса II, высеченной в скале в XIII столетии до нашей эры, то есть примерно в то же время, когда создавался тиринфскиЙ акрополь. Из четырнадцати зал состояла эта гробница, из них одна — в семнадцать метров длины, шестнадцать ширины и двенадцать высоты! Перед входом в гробницу стоят четыре статуи Рамсеса — по девятнадцати метров высотой. Внутри гробницы — вечная темнота. Путешественники входят сюда с факелами. Когда глаза привыкнут к темноте, надо подойти к стене и поднять факел над головой. Тогда из тьмы выступает роспись стен — поразительные по мастерству картины и орнаменты.

— Как же здесь работали художники — при свете факелов? — удивлялся Шлиман. — И кто мог увидеть их работу в такой темноте?

За 3200 лет краски абу-симбелских фресок не потеряли яркости. Шлиман пытался найти на стенах следы копоти от множества плошек или факелов — безуспешно.

Пришлось прийти к выводу, что либо в храме всегда было темно и «египетский труд» художников остался втуне, либо существовал какой-то неизвестный способ освещения храма. Ученые египтологи не смогли ответить Шлиману на этот вопрос.

В феврале 1887 года Шлиман подробно описал свою поездку в письме к Вирхову. Это письмо характеризует необычайную широту интересов и пусть дилетантскую — энциклопедичность Шлимана. С одинаковой обстоятельностью он описывает местных жителей (мимоходом он замечает, что нубийки — красивейшие женщины в мире, и подчеркивает чистоплотность и трудолюбие нубийцев); регистрирует температуру воздуха и воды; указывает на отсутствие изображений ламп в древнеегипетских рисунках и, в связи с этим, на загадочность способа освещения Абу-Симбелского храма. Наконец, опровергает господствовавшее в медицине убеждение, что Египет — рай для туберкулезных: заболевшего чахоткой Пелопса Шлиман взял с собой в путешествие, надеясь спасти его, но в Египте болезнь обострилась, Пелопс скончался в пути. Шлиман горько укоряет в этом медиков, которые рекомендуют египетский климат всем чахоточным без разбора.

Лишь о сути своей поездки, об основной ее цели Шлиман не написал ни слова: найденные на берегах Нила орнаменты, рисунки и посуда, казалось, имеют сходство с микенскими, но настолько неясное, что Шлиман чувствовал себя не вправе выступить с какими-либо обобщениями. Недоставало какого-то промежуточного звена. Кроме того, оставался открытым вопрос, кто, какой народ был «переносчиком» восточной культуры на греческую почву, через кого шла и поддерживалась эта связь. Несомненно, что это должны были быть мореходы, владеющие сильным флотом и опытом дальних путешествий. Финикияне? Только они пользовались в истории славой опытных моряков. Но ряд прежних разведок Шлимана в местах, связанных с именем финикиян — в Сицилии, у Мраморного моря, на побережье Эгейского моря, — не дали фактов, которые позволяли бы установить взаимоотношения между Микенами, Египтом и Финикией.