Николай II. Дорога на Голгофу - Петр Валентинович Мультатули Страница 49

Комиссар В. С. Панкратов и охрана Царской Семьи в Тобольске

Охрана заключенной Царской Семьи осуществлялась 330 солдатами и 7 офицерами, отобранными из 1-го, 2-го и 4-го гвардейских полков. Этот отряд назывался Отрядом особого назначения. Позднее, в Екатеринбурге, Дом Ипатьева, где будет заключена Царская Семья и где она примет мученическую смерть, также будет называться Домом особого назначения. Это «совпадение» лишний раз свидетельствует о том, что между Временным правительством и правительством большевиков по отношению к Царской Семье существовали общие цели и задачи.

Многие из солдат охраны имели Георгиевские кресты{361}. Командовал охраной полковник лейб-гвардии Петроградского полка Е. С. Кобылинский. Из его письма комиссару Панкратову мы знаем некоторые фамилии офицеров Отряда особого назначения. Это капитан Аксюта и подпоручик Мундель{362}.

По мистическому стечению обстоятельств, Кобылинский был дальний потомок Андрея Кобылы — предка Романовых{363}. В руках Кобылинского была сосредоточена вся полнота власти, местным властям он не подчинялся, эмиссаров Временного правительства в Тобольске пока еще не было. «Первое время, — пишет следователь Соколов, — приблизительно месяца 1 1/2, было едва ли не лучшим в заключении Семьи. Жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло»{364}. Безусловно, что главной причиной этого спокойствия было отношение к Царской Семье полковника Кобылинского.

Судьба этого человека глубоко трагична. Герой Германской войны, Кобылинский был тяжело ранен под Лодзью, вернулся в строй, был вторично ранен и потерял боеспособность. Волею судьбы Кобылинский оказался в составе караула, несшего охрану арестованной Царской Семьи в Александровском дворце. Тем не менее, несмотря на то что он оказался в позорной для русского офицера роли, тюремщика своего Царя, Кобылинский, по словам следователя Соколова, «в исключительно трудном положении до конца проявил исключительную преданность Царю»{365}.

Кобылинскому приходилось очень тяжело. С одной стороны, он был проводником политики Временного правительства в отношении Царской Семьи, с другой — командиром все более наглевших солдат, с третьей — человеком, глубоко любившим Царскую Семью. Это последнее и стало тем главным фактором, которое определило всю его дальнейшую жизнь. Кобылинский пресекал хулиганские выходки отдельных солдат, препятствовал «революционным» инициативам прибывших комиссара Панкратова и его помощника Никольского, занимался поисками денег на содержание Царской Семьи, 124 пытался скрасить ее однообразную жизнь в заключении. В тяжелейших условиях Кобылинский сумел до конца сохранить контроль над ситуацией, и можно с уверенностью сказать, что пока Царская Семья была под его охраной, с ней бы не случилось ничего плохого. Все это стоило Кобылинскому огромных моральных усилий. В какой-то момент, после прихода к власти большевиков, перед лицом невероятных трудностей, Кобылинский упал духом и обратился к Государю с просьбой его отпустить. Это случилось после того, как солдатский комитет постановил обязать Николая II, Наследника Цесаревича и всех офицеров снять погоны.

Кобылинский и Матвеев отправляют в Москву следующую телеграмму: «Отряд постановил снять погоны с бывшего императора и бывшего наследника. Просим санкционировать. Председатель Комитета Матвеев, командир отряда Кобылинский»{366}.

«Санкция» не заставила себя долго ждать. Через день в «Дом Свободы» приходит ответ из Москвы, подписанный Аванесовым: «Скажите, что бывшие император и наследник находятся на положении арестованных, и постановление отряда снять с них погоны Центральный Исполнительный Комитет находит правильным. Аванесов»{367}.

Снятие погон стало тягчайшим оскорблением для Государя. Государь записал в дневнике 8 апреля 1918 года: «Кобылинский показал мне телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного комитета о снятии мною и Алексеем погон! Поэтому я решил на прогулки их не надевать, а носить только дома. Этого свинства я им никогда не забуду!»{368}

Кобылинский вспоминал: «Все эти истории были мне тяжелы. Это была не жизнь, а сущий ад. Нервы были натянуты до крайности. (…) Когда солдаты вынесли постановление о снятии нами, офицерами, погон, я не выдержал. Я понял, что больше у меня нет власти, и почувствовал свое полное бессилие. Я пошел в дом и попросил Теглеву доложить Государю, что мне нужно его видеть. Государь принял меня в ее комнате. Я сказал ему: «Ваше Величество, власть ускользает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше Вам быть полезным. Если вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу». Государь обнял меня одной рукой. Он сказал мне: «Евгений Степанович, от себя, от жены и детей я Вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и Вам потерпеть». Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я остался и решил терпеть»{369}.

Кобылинский был по-настоящему предан Царю и претерпел моральные, а потом и физические муки за эту верность. «Что он выносит от них, — говорил один старый солдат из охраны, знавший Кобылинского до революции, — как с ним обращаются, ругают прямо, а он терпит»{370}.

«Я отдал Царю самое дорогое, что было у меня — свою честь», — скажет позже полковник Кобылинский.

Но именно ему, Кобылинскому, как мы увидим ниже, было суждено, будучи обманутым, передать его в руки большевиков.

После убийства Царской Семьи Кобылинский оказался отвергнут белогвардейским офицерством. Примечательно, что так называемое «белое воинство», состоявшее в основном из антимонархически настроенных людей и возглавляемое февральскими заговорщиками, не могло «простить» Кобылинскому «предательство» Царя! После разгрома белые не дали Кобылинскому возможности уехать за границу и он остался в Советской России. Тем не менее в 1920 году ему удалось уехать в Китай. В 1927 году его обманом выманили в СССР, где он был схвачен ГПУ и после истязаний расстрелян.

Доставленная в город Тобольск и помещенная в бывший губернаторский дом Царская Семья продолжала находиться на положении арестантов, хотя и при первоначальном внешним благополучии. Губернаторский дом был окружен выстроенным забором, вдоль которого постоянно прохаживались часовые. Макаров недолго пробыл в качестве комиссара Временного правительства. Вскоре он был сменен старым революционером В. С. Панкратовым. Панкратов был членом «Народной Воли», в свое время отсидел 14 лет в Шлиссельбургской крепости за убийство (он, будучи молодым человеком, убил полицейского, который, по собственным словам Панкратова, грубо обошелся с его возлюбленной). Освободившись, Панкратов проживал в Петербурге, где в 1912 году вступил в масонский орден «Великий Восток Народов России»{371}.

Свой приезд в Тобольск Панкратов ознаменовал выступлениями