Наталья Пронина - Правда об Иване Грозном Страница 49

Недоверие к перебежчику начало сказываться сразу же по прибытии его на территорию Польши-Литвы. За все услуги, оказанные Курбским короне польской, а также в возмещение ущерба за брошенные на Руси вотчины, король Сигизмунд-Август выдал Курбскому 4 июля 1564 г. жалованную грамоту на имение Ковельское [308] (расположенное на Волыни), ввиду чего он незамедлительно стал громко называть себя во всех письмах «князем Ярославским и Ковельским». При этом новоиспеченный «князь Ковельский» не заметил (или не пожелал заметить) того, что грамота, по сути, назначала его только королевским управляющим Ковельским имением, а не полноправным собственником. В грамоте, например, отсутствовало упоминание о том, что Курбский может свободно распоряжаться имением (дарить, продавать, закладывать), что оно дается ему и его потомкам «на вечные времена» с правом наследования [309] . Наконец, чтобы грамота вступила в действие, одной воли короля по литовским законам было недостаточно – ее должен был утвердить еще генеральный сейм. Акт же назначения Курбского королем на староство Кревское был вовсе противозаконным. Согласно литовскому статуту король не имел права раздавать иностранцам никаких должностей. (Вот когда пришлось ощутить Курбскому, что есть на деле столь воспеваемый им «синклитский совет» при государе.) Все это, повторим, князь предпочел тогда не заметить – очевидно, как нечто совершенно незначительное, не стоящее его внимания. Однако сама жизнь очень скоро напомнила Андрею Михайловичу, кто теперь есть кто…

Самовольно присвоив себе титул «князя Ковельского» и, по всей вероятности, тут же позабыв весь свой либерализм, Курбский начал распоряжаться там как истый удельный вотчинник – цинично и жестко, требуя от всех и вся беспрекословного рабского подчинения. Но доставшуюся ему в управление богатую Ковельскую волость (вместе с примыкавшей Вижовской волостью и местечком Миляновичи) населяли вовсе не рабы. Помимо крестьян там жили мелкие шляхтичи, мещане, евреи – люди издавна лично свободные и пользовавшиеся разнообразными привилегиями, вольностями, как на основе Магдебургского права, так и на основе жалованных грамот прежних королей. Никакие указы Сигизмунда-Августа не могли подчинить этих людей Курбскому. А посему между князем и населением данных ему в управление волостей сразу началась настоящая война. Протестуя против поборов и притеснений со стороны Курбского, ковельцы буквально завалили городской магистрат жалобами на него. (Некоторые из этих жалоб, кстати, опубликованы в упоминавшемся выше Собрании документов. Работая над образом своего свободолюбивого «героя», и с ними тоже нелишне было бы ознакомиться г-ну Радзинскому.) Особо острый конфликт случился у Курбского с ковельскими евреями, из которых он незаконно вымогал крупные суммы денег. Когда они отказались ему платить, рассвирепевший князь велел своему уряднику (управляющему) Ивану Келемету (дворянину, бежавшему вместе с ним из России) вырыть во дворе Ковельского замка большую яму, наполнить ее водой и пиявками, а затем сажать в эту яму евреев, держа их там до тех пор, пока они не дадут согласие выплатить требуемые деньги. Как свидетельствуют документы, «вопли истязаемых были слышны даже за стенами замка» [310] . Ввиду такого вопиющего произвола за своих единоплеменников вступилась еврейская община соседнего г. Владимира, приславшая в Ковель своих представителей с требованиями прекратить пытки и восстановить законный порядок в соответствии с королевскими привилегиями. Но вышедший к ним И. Келемет спокойно заявил, что никаких их «привилегий» он знать не хочет, что делает все исключительно по приказанию своего князя, а князь может наказывать своих подданных, как ему вздумается, даже смертью, и ни королю, ни вообще никому другому нет до этого никакого дела… [311]

Развязка сего конфликта произошла уже на Люблинском сейме, куда община Ковеля послала своих депутатов и где в это же время присутствовал и Андрей Курбский. На князя официально была подана жалоба самому королю. Но… даже во время начавшейся тяжбы князь, нисколько не смущаясь и не считая себя виновным, продолжал утверждать, что действовал совершенно законно, ибо имеет полное право собственности «на волость Ковельскую и ее обывателей» (так, очевидно, понимал настоящую свободу князь-либерал…). В такой ситуации королю ничего другого не оставалось, как просто приказать Курбскому оставить евреев в покое и, главное, специальным своим декретом разъяснить строптивцу, сколь в действительности ограничены его «права» на Ковельское имение, данное ему лишь для содержания, для того, чтобы он служил королю. По смерти Курбского при отсутствии у него наследника мужского пола оно должно снова отойти казне [312] . Так, наконец, поставили на место гордого сторонника боярской вольницы.

Однако вышеприведенные факты – это еще далеко не все «подвиги» Андрея Михайловича. Так как ему, привыкшему жить с размахом и блеском, одного Ковеля было явно маловато, то, стремясь упрочить свое материальное положение, князь Курбский в 1571 г. женился. Женился поначалу удачно, хотя и в обход канонических законов (ведь в России у него оставались жена с ребенком, и развода ему никто не давал, кроме, наверное, собственной совести). Женился на богатейшей вдове – Марии Юрьевне Монтолт-Козинской, урожденной княжне Голшанской (фамилии в Польше весьма известной). До этого Мария Юрьевна похоронила уже двух супругов, владела поистине несметными сокровищами, которые все и записала в брачном договоре на нового муженька, выражая свою «искреннюю любовь и усердие к его милости князю» [313] . Правда, разбогатев и породнившись с коренной польской шляхтой, Курбский вскоре хлебнул и шляхетских невзгод. Дело в том, что в семействе Голшанских шли вечные раздоры из-за самого большого фамильного имения – Дубровицкого. Родные сестры, княжны Мария и Анна Голшанские, владели им нераздельно, а потому постоянно между собой ссорились из-за него. В эти ссоры часто вмешивался муж Анны Юрьевны, Олизар Мылский, совершая разбойные набеги и грабя крестьян Марии Юрьевны. Да и сами сестры отнюдь не брезговали «развлечениями» подобного рода. Анна Юрьевна не раз лично командовала отрядом своих вооруженных слуг в лихих налетах на земли сестры [314] . Не осталась в долгу и Мария Юрьевна. Как-то, устроив засаду на дороге, она до нитки ограбила родственницу [315] . Теперь, когда Курбский стал официальным владельцем родовых имений своей жены, вся вражда родственников и детей Марии Голшанской от первых браков перешла на самого Курбского. К открытым налетам и разбоям добавились постоянные доносы властям, грязные сплетни [316] , которые не гнушались распускать родичи вокруг четы «молодоженов». А сыновья Марии – Ян и Андрей Монтолты – не только делали попытки, подкупив слугу, выкрасть у Курбских чистые бланки с их личными печатями и подписями [317] , но и прямо покушались убить «московита», подстерегая его на дорогах [318] …