Преломление. Витражи нашей памяти - Сергей Петрович Воробьев Страница 49

— Так у вас же свой санаторий есть, — вставил я, — «Беларусь», и тоже в Юрмале. Батька Лукаш в своё время выторговал себе.

— Туда трудно попасть. Знаю. В него едут в основном дети, пострадавшие от Чернобыля. В «Янтарный» — попроще. Главное — успеть путёвку взять. В летние месяцы там все номера занимают пенсионеры из Израиля, бывшие советские. От жары бегут, не привыкли. А здесь хорошо, комфортно. Может, они и подсказали Ельцину оставить за собой санаторий, чтоб было где от израильской жары спасаться.

— Дороговато там лечиться, — заметил я.

— А чего там дорогого? 60 евро в сутки со всеми процедурами и питанием. У пенсионеров в Израиле пенсии не маленькие. А у нас в шахте зарплаты ещё больше. Мой брат в забое две тыщи получает.

— Рублей?

— Евро! Но работа, сам понимаешь, пыльная. За вредность доплачивают. Калийная соль — это тебе не сахар-рафинад. Так вот, брат подлечился в этом санатории, сероводородной водички попил, в бассейне наплавался, массажей-уяжей всяких на себе испробовал и молодцом в свой Солигорск вернулся. И мне как на духу признался: «Удаки мы, Сеня! — Меня Сеней зовут. — Всю свою сознательную жизнь вкалывали как папы карлы! Деньги на всякое барахло спускали: телевизоры-шмелевизоры, музыкальные центры-шментры, ковры… и прочий ненужный инвентарь. А сейчас ещё и на евроремонт копим. Кому он нужен?! Ничего же в жизни не видели, кроме шахтных туннелей и терриконовых отвалов. Отдыхали где? На своё водохранилище ехали шашлык жарить. И всё. И так по кругу: дом, быт, работа, семья, дети. А жёны только и смотрят, кто что купил покрасивше да подороже. Чтоб потом перещеголять на следующем повороте. Мы и в гости-то ходим друг к другу, чтобы похвастать обновой».

— Так многие живут, — заметил я.

— Многие, но не все! Короче, брат мне и предложил: «У тебя, — говорит, — отпуск скоро, поезжай-ка ты к Рижскому взморью, в «Янтарный берег». Места отменные, отдохнёшь там душой и телом, сосной надышишься, в грязях отмокнешь, другим человеком станешь. А я поговорю с Зильберманом — он у нас председатель месткома, у него связи, путёвку запросто достанет». Долго раздумывал: ехать, не ехать? А тут и Зильберман объявился. «Всё, — говорит, — считай, путёвка у тебя в кармане». Уж очень, видно, брат настоятельно просил, не отказываться же. Но жалеть не пришлось. Номер с видом на море, питание отменное, грязи в изобилии, тишина вокруг. Покой. Но главное — природа!

— Природа — да! — подтвердил я.

— Вы-то уже, наверное, привыкли. А для меня это фантастика! Смотрите, какой день! Ветер! Всё продувает. Даже мозги. Теплота в воздухе, в воде.

— А прибой? Как у Айвазовского! — добавил я. — Сильный. Идёт издалека валами, пена на гребнях…

— Это же чудо! Я такого никогда и нигде не видел. А небо? Так бы смотрел и смотрел в эту синеву…

В нём явно просыпалась душа художника. Вот тебе и «блин, блин». И я тоже стал ощущать торжественность окружающей нас картины, её особую неповторимость. Блин! До этого был погружён в свои заботы с головой, а Сеня из Солигорска разбудил во мне тот же восторг, который переполнял его. Я увидел мир его глазами. Ветер развевал волосы на Сениной голове. Уши, подсвеченные солнцем, стали по-детски прозрачными.

— Как хорошо!!! Блин! — сказал Сеня и, даже не попрощавшись, встал и неожиданно лёгкой для его фигуры шахтёра походкой пошёл по песчаному берегу в сторону санатория.

А по пешеходной улице Jomas продолжали дефилировать толпы новой «знати» и новоявленных буржуинов, всегда причастные к этому «празднику жизни» в надежде получить от неё хоть какие-то дивиденды.

La vita е bella

Зачем люди лезут на Эверест?

Или на Эльбрус. Тем более что там давно уже побывали сумасшедшие первопроходцы.

Ну, на Эльбрус — ещё можно объяснить. Не так высоко. Он всё-таки на три с лишним километра ниже Эвереста.

Но всё равно — зачем?

Честно говоря, на этот вопрос нет ответа.

Это примерно то же самое, если спросить: зачем ты живёшь?

Один лезет на Памир. Другой в яму. Долговую.

Третий — вон из кожи.

Четвёртый вообще никуда не лезет, а сидит на берегу Неаполитанской бухты и грызёт фисташки, попивая малыми глотками местное охлаждённое пиво…

Сидеть надо с пользой!

Наверное, и скалолазание приносит определённую пользу.

Закаляется воля, возрастает самость.

У меня есть старый друг. Мы вместе зимовали на одной небольшой южнополярной станции. Он 18 лет директорствовал в музее Арктики и Антарктики в Ленинграде.

И каждый год ходил и до сих пор ходит на лыжах на Северный полюс — водит группы туристов-экстремалов.

Там в шаговой доступности от полюса, примерно в 100 км, они устраивают на дрейфующих льдах базовый лагерь под названием BARNEO. Затем самолётами забрасывают туда туристов (путёвка стоит в пределах 36–45 тыс. евро), и Витя (моего друга зовут Витя) 4–5 раз за сезон водит на ось Земли всех желающих. В среднем — недельный лыжный переход. Кстати, в ритуал покорения полюса входит не только кругосветное путешествие по малому кругу вокруг земной оси, но и распитие шампанского, окунание в прорубь Ледовитого океана и заключительное вручение свидетельства покорителя Северного полюса.

Роберт Пири всю жизнь свою положил, чтобы добраться до этой заветной точки. Так же, как и Фредерик Кук.

А здесь как бы обычная прогулка. Пять раз в году — на Северный полюс!!!

Зачем???

Работа у него такая.

Кстати, за неё он ещё и деньги получает.

То есть в данном случае подвиг оплачивается.

Но не это главное.

Просто — такой образ жизни.

И без этого он уже не может.

— La vita е bella, — говорит Витя.

Конечно, можно прожить и без этого.

А можно вообще не жить и даже не родиться.

Но тогда не надо никуда лезть, ничего покорять.

И даже пиво с фисташками не надо пить.

И параллельно любоваться закатом над Неаполитанским заливом и Везувием, который может в любую секунду извергнуться и похоронить под собою не только сам Неаполь, но и другие прибрежные города… Правда, сие уже не от нас зависит…

И поскольку Господь явил меня в эту земную юдоль, я бездумно сижу на тёплом, хорошо нагретом за день тёмном бугристом камне, потягиваю из тонкой алюминиевой банки местное пиво Peroni, грызу солёные фисташки из прозрачного шуршащего целлофаном пакета, подмигиваю сидящему напротив меня макароннику,