Бернар Виоле - Жерар Депардьё Страница 49

Американским репортерам не было дела до доводов здравого смысла, они предпочитали разжигать страсти. У Депардьё не оставалось выбора: нужно было переходить из защиты в нападение, действовать через суд. Его адвокаты сумеют доказать, заявил он, что речь идет о бесстыдном «искажении высказываний». Но «Тайм», заваривший всю эту кашу, отказался пойти на попятную. «Высказывания г-на Депардьё были правильно поняты и правильно переведены», — отчеканил главный редактор журнала. Для пущего эффекта он заявил, что актер повторил свои заявления одной из корреспонденток издания. «А после были другие изнасилования?» — «Да», — якобы ответил Депардьё и стал оправдываться: «Но при тех обстоятельствах это было совершенно нормально. Это было частью моего детства». Ложь, снова возразили американские адвокаты актера, заявив, что расшифровали эту магнитофонную запись: из слов Депардьё вовсе не следовало, что его можно обвинить в изнасиловании. Беседа велась по-французски, на вопрос: «Правда ли, что вы в девять лет присутствовали первый раз при изнасиловании?» — Жерар ответил «Да». Вот только когда журналистка переводила вопрос с французского на английский (для передачи Ричарду Корлиссу, который состряпал статью), она написала «участвовали» вместо «присутствовали»… Из пассивного свидетеля (чего Жерар никогда не отрицал) он вдруг превратился в преступника… Далее она спросила: «А потом — нормально ли, что были еще изнасилования?» Жерар ответил: «Да, это вполне нормально. В этом нет ничего необыкновенного». Вырванные из контекста, эти слова могут быть истолкованы в том смысле, что Депардьё не только одобряет изнасилования, но и не видит в них ничего особенного… На самом же деле он хотел сказать именно то, что долго объяснял раньше, говоря о своем детстве: для среды, в которой он жил, это было в порядке вещей.

Даже если так, объяснения все равно нужны, рассудила адвокат Жизель Халими, твердо намеренная предоставить слово и французским феминисткам. Вторя своим американским коллегам, председательница ассоциации «Выбор» призвала Депардьё объясниться: «Остались ли вы тем же насильником, как говорят? Отрицаете ли вы то, что изнасилование — самое ужасное из преступлений против женщин, которое убивает в них женщину? Для многих молодых людей вы являетесь примером для подражания. Знаете ли вы, что ваша ответственность прямо пропорциональна вашей известности?»

Вступить в полемику с ведущим адвокатом, да к тому же закаленным борцом за права женщин? Депардьё не горел желанием в это ввязываться и доверил «закрыть амбразуру» своим друзьям и знакомым из числа политиков. Первым добровольцем стал министр культуры Жак Ланг: он заявил, что «огорчен, удручен, удивлен и немного возмущен используемыми методами и размахом чересчур раздутой кампании», начатой в США против главного героя «Сирано де Бержерака». Его вскоре поддержал Жак Тубон, бывший генеральный секретарь голлистской партии ОПР[54], а потом Жак Аттали, помощник Франсуа Миттерана, который разглядел в этой истории заговор против Франции. Кстати говоря, прошло всего несколько недель после победы США в войне в Персидском заливе, и американская пресса захлебывалась от ура-патриотизма.

Неприятие американцами чужаков, даже страх перед ними? Прекрасный аргумент, его стоит подхватить на лету! Депардьё вдруг вспомнил, что сам испытал подобное на съемках «Вида на жительство»: «Руководство студии невзлюбило главного оператора — австралийца, то есть тоже иностранца, прекрасного парня. Его хотели уволить. Тогда я сказал Питеру: “Оператор — только предлог; всё дело во мне: у меня длинные сальные волосы, я толстый и беспардонный, курю ‘Житан’, ем мясо, а моя наглость вызывает у них панику…” Два дня спустя мы отсняли важную сцену, они посмотрели рабочий материал, поняли, кто я такой. Проблема была решена».

По иронии судьбы, Депардьё рассказал об этой истории, когда ему уже прислали сценарий нового фильма, посвященного жизни Христофора Колумба. Предложение было слишком заманчивым, чтобы от него отказаться. При этом у актера было собственное видение истории: «Он тоже подвергался нападкам, потому что никто не знал, кто же он — еврей, француз или испанец… Он говорил, что генуэзец, потому что так было проще. Он говорил: “Я стараюсь отвергнуть нелепые и смешные обвинения. Как трудно отделить истину от заблуждения!” Читая это, я подумал, что мне вообще-то хочется еще раз открыть Америку!»

Тем временем страсти в печати улеглись, и Депардьё отправился совершать свое «открытие» под руководством Ридли Скотта, который уже почти собрал средства (35 миллионов долларов) для блокбастера под емким названием «1492: Завоевание рая» (во французском прокате фильм назывался «1492: Христофор Колумб»). В конце 1991 года Депардьё приступил к работе. Съемки были рассчитаны на восемьдесят дней и проходили сначала в Мадриде, а потом в Коста-Рике, хотя 12 октября 1492 года, в два часа ночи, дозорный с «Пинты» Родриго де Триана закричал «Земля!», завидев небольшой островок Багамского архипелага, который сегодня называется Сан-Сальвадор.

По словам Депардьё, он подошел к роли отважного мореплавателя почти как к опере: «Так это видели Дариус Мило и Клодель[55]: в ракурсе сводов собора Богоматери, внушившего ему веру… Я не слишком отдалялся от этой идеи. Я думаю, что в 1492 году не было бы ничего удивительного в том, что человек, ступивший на новую землю, подумал бы о Боге, о рае. Потом все пошло хуже…» С этой точки зрения почти ничего не изменилось, считает актер: «Почему такие люди, как Армстронг, ступивший на Луну, сошли с ума? Колумб тоже это испытал. Нельзя управлять кораблем так, как управляют страной. В этом была его погибель».

Спустя пятьсот лет и несколько часов «величайший европейский фильм за всю историю» был показан в более чем 4500 кинотеатрах по всему миру (во Франции — в 230 кинозалах). Несмотря на такую мощную кампанию, «1492» не привлек толпы зрителей, а критиков поверг в сомнения. «От этого фильма не ждали чего-то большего, кроме красивого зрелища, дающего радость телу и покой уму, — писала газета «Юманите». — В нем даже каждые пятнадцать минут мелькает какой-нибудь удачный кадр, например, когда Колумб объясняет своему сыну форму Земли на апельсине или “открывает Америку” сквозь рассеивающийся туман (поклон “Апокалипсису сегодня”). В остальном зритель, знакомый с историей, всегда предугадывает сюжет на пять минут вперед. С этим ничего не поделаешь. Ридли Скотт, создавший, как сказал бы Жозеф Прюдом, свой самый безликий фильм, подтверждает против воли, что его индивидуальность ярче проявляется в лирических произведениях (“Дуэлянты”, “Тельма и Луиза”), чем в эпических полотнах (“Чужой”, “Легенда”)».