Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2 Страница 49

И все же, где-то к исходу дня мы сумели, наконец, добраться до дома.

— Как сегодня экономика определяет возможности театра? И, если не возражаешь, начнем персонально с тебя.

— А чего, можно и с меня… — Марик дожевывал наспех собранный мною бутерброд и, размешивая ложечкой сахар в объемистой чайной кружке, весело посматривал на меня из своего угла. — Я — режиссер, драматург, член Союза писателей. Хотел сказать «советских писателей», но призадумался: потому что в настоящий момент именно Союз советских писателей переживает раскол и, наверное, разделится, по крайней мере, на две группы. Одна из них — традиционно советская, вобравшая в себя силы консервативные, националистические и не всегда самые талантливые. Другая — «Апрель» — противостоит им.

Я примыкаю к «Апрелю», но об этом — не сегодня. Руковожу театром-студией «У Никитских ворот», которому вот уже восемь лет. Последние четыре года он имеет статус профессионального. Собственно, он был одним из первых четырех театров, которые стали работать совершенно по-новому: на полном хозрасчете, на полных самофинансировании и самоокупаемости.

Мы не получаем никаких дотаций от государства — таким было наше предложение, поданное пять лет назад. Оно долго и тщательно изучалось всеми инстанциями и всеми властями. И наше нынешнее положение нам было утверждено. Не скажу — подарено, потому что его пришлось буквально выбивать. Да и сейчас многое приходится корректировать — прежде всего, подсказанное самой жизнью. Но тогда, для начала, это было просто революционно!

Сейчас дело движется к разгосударствлению всех форм общественной жизни, к приватизации. Так вот мы как раз и были провозвестниками этих новых форм — в театральной жизни. Результат? Сегодня восемьдесят процентов нашей прибыли мы имеем право тратить на собственные нужды…

Розовский, Марик Розовский — умница, эстет, сама сублимация творческого духа в человеке — говорил… о прибыли. Невероятно! Хотя, почему же? Если сценарист и режиссер становится еще и антрепренером — себе, своей труппе — почему нет?

То есть, как — почему? Да потому, хотя бы, что хозяйственная деятельность непременно отнимет время и силы, дарованные художнику для совсем других целей. Но уж раз сама жизнь привела моего собеседника к такой раздвоенности… может, в этом есть свой смысл и резон?..

Неожиданно мне в голову пришла занятная мысль, и я немедленно поделился ею с Розовским, надеясь внести и свой вклад в становление российского искусства:

— А может, — предположил я, — стоит при театре завести некое коммерческое подсобное хозяйство, вроде кооператива, — чтобы самим субсидировать свои постановки?

— Но оно у нас есть — мы ездим на гастроли. Но ездить сегодня стало крайне опасно. Если мы, допустим, заключаем договор с государственной филармонией, как это было раньше, то наверняка прогораем. Так уже было не раз. Прекрасно прошли гастроли в Челябинске в театре оперы и балета, с полными залами — а денег мы от них до сих пор не получили. Филармония — должник государства, ей просто нечем нам платить. Выходит, мы не можем сегодня в качестве партнеров иметь банкротов от государства. И мы вынуждены договариваться с кооперативами, а они наживаются на нас.

— Ну как же так, — не согласился я с его формулой, — почему — «наживаются»? Они предоставляют вам организационные услуги и тем зарабатывют свою долю в общей выручке от гастролей! Разве это не так? Ну, а не хочешь с ними делиться — заведи собственную антрепризу при театре и сам организуй свои поездки! Вполне может быть, это окажется выгоднее…Словом, имей в составе театра человека, плати ему соответственно и — не корми кооперативы.

— Но тогда нужно иметь своих людей не только в театре, а по всей стране — которые распространяли бы билеты, снимали залы и все тому подобное… Сегодня мы просто не можем себе позволить такой роскоши. Приедешь в Свердловск — а там своя мафия. Да нам просто зала там не дадут!

— Ведь я почему тебя спрашиваю это, — остановил его я, — мне все же хотелось понять, явится ли эфемерная, но действительная коммерциализация искусства помехой в постановке, скажем так, некоммерческих спектаклей? Вот чтобы ты работал над ними и не думал — принесут ли они успех у широкой аудитории и, соответственно, доход, хотя бы окупающий их постановку?

На этот раз молчание Розовского длилось дольше обычного. Видя, что ответ не дается ему просто, я успел забрать из почтового ящика сегодняшнюю корреспонденцию, бегло просмотреть стопку конвертов, избавившись от ежедневно доставляемого рекламного мусора — того, что принято называть «джанк мейл», — и, вернувшись в гостиную к Марику, застал его в той же позе: он сидел, охватив двумя руками согнутую ногу и опершись подбородком на колено… Подняв на меня глаза, он заговорил:

— Мы уже об этом думаем — как быть?.. Не имея дотаций, мы должны получить что-то взамен. И мы пытаемся сами себе создать эту «дотацию»: прирабатываем каким-то способом, который рядом с театром. Идея состоит в том, чтобы это не было театром, но все же соотносилось с ним: потому что, как только мы начнем делать что-то чужеродное, далекое от театра как такового, мы в тот же миг вступим на путь этой самой пресловутой коммерциализации. Так, по крайней мере, мне кажется сегодня. Во всяком случае, я бы не хотел раздваиваться.

Настал мой черед не понять его:

— В каком случае ты бы назвал бизнес честным: когда мог бы выбирать площадку и диктовать свои условия? А почему тебе не кажется справедливым положение, — вернулся я к поднятой полчаса назад теме, — когда некие предприниматели имеют доступ к этой площадке и они за определенную арендную плату сдают ее. Или не сдают…

Кажется, Марик начинал злиться — надо думать, не на меня, но на условия, в которых, видимо, не раз оказывался его театр:

— Вот тебе пример. Мы приезжаем в Мариуполь — тогда он назывался Жданов. У нас — договор с филармонией. Я выхожу на сцену, а мне из зала выкрикивают: «Почему билеты стоят так дорого?» Отвечаю: «А почему вы спрашиваете меня, ведь не я продаю билеты в вашем городе?» Естественно, нормальному обывателю, желающему пойти на московский театр, приходит в голову задать мне этот вопрос. А ведь я даже не знал о том, что местная филармония перепродала нас неким ребятам, которые занялись продажей билетов, тем самым поставив нас в крайне неловкое положение.

Дальнейшая часть нашей беседы происходила в процессе перетаскивания чемоданов и баулов, привезенных Марком. Выехав на аллею, ведущую к въезду на скоростное шоссе, мы попали в настоящую пробку: в послерабочие часы в сторону Санта-Моники, куда шел наш путь, ехали все живущие к югу от Лос-Анджелеса, и еще те, кто стремился в аэропорт… Времени, однако, у нас в запасе было достаточно, и я не особо тревожился. Больше того — задержка даже казалась мне на руку, поскольку позволяла продолжить нашу беседу тет-а-тет.