Сандрин Филлипетти - Стендаль Страница 49

В этот период Анри взялся перечитывать свою «Историю итальянской живописи»: «Я нахожу ее почти нечитаемой. В 1814 и 1817 годах я писал так, словно все должны были думать, как я». В конце 1824 года он записал: «Перечитывать свои произведения грустно. Это напоминает любовь, которая давно умерла».

После «Расина и Шекспира № 2», выпущенного в продажу 19 марта 1825 года, 3 декабря опубликован его очерк «О новом заговоре против промышленников» — это была критика «Катехизиса промышленников» Клода Анри де Рувруа, графа де Сен-Симона, который вышел в свет еще в 1823 году.

«Г-н де Сен-Симон писал: „Способность к предпринимательству должна цениться прежде всего. С этой точки зрения должны оцениваться все прочие способности, которые должны работать на благо этой главной способности“. Если мы не остережемся такого подхода, то дойдем до смешного. Меня самого можно считать предпринимателем, так как я беру чистый лист бумаги, который стоит мне два су, а затем покрываю его чернилами и перепродаю уже в сто раз дороже. Если назвать это мелким предпринимательством, то под этим нужно подразумевать, что я не богат и не благороден. Я действительно занимаю наилучшее положение — между двумя противоположными лагерями, чтобы видеть смешные стороны как привилегированного сословия, так и предпринимательского». Тут же последовали многочисленные отклики сторонников сен-симонизма. К сожалению, графиня Беньо, умершая 10 марта, не успела прочесть последний памфлет своего друга.

10 января 1826 года Анри Бейль подписал с Симоном Сезаром Делоне, книгоиздателем с Пале-Рояля, контракт на публикацию нового издания книги «Рим, Неаполь и Флоренция», над завершением которой он работал. В начале этого же года он делает и первые наброски романа «Арманс», но почти сразу оставляет их.

Анри предчувствует неизбежность конца своей связи с Клементиной Куриаль — она упрекает его за слишком частые визиты и недостаток действительной заботы о ней: «Физически я не нуждаюсь в любовнике, это даже излишество, вредное для моего здоровья. Но я желаю, я испытываю потребность быть любимой». Он решает совершить очередной побег, покидает Париж и отправляется в Англию: «Третье путешествие в августе 1826 года, ф[аталь]ное».

28 августа он прибыл в Лондон, где возобновил добрые отношения с Саттоном Шарпом. На сей раз познавательные экскурсы в лондонский свет и посещения театров сменились у него острым любопытством к самой стране, и он пустился в поездки по ней: «Я наконец увидел настоящую Англию — страну, которая всегда встречала меня по-доброму, но был опечален образом жизни ее обитателей. Религия, принявшая здесь ужасные формы, почитает самым страшным грехом „нарушить субботу“, то есть немного развлечься в воскресенье. Например, пойти на прогулку — это „нарушить субботу“. В году пятьдесят два воскресенья — то есть пропадает шестая часть жизни…

Правосудие здесь восхитительно неподкупно, но существует только для богатых. Хорошо одетый человек с тридцатью луидорами в кармане — столько нужно, чтобы начать судебный процесс, если он того захочет, — самая свободная личность в мире. Бедняга же, который перебивается со дня на день, — хуже раба в Марокко. <…> В сельских домах, куда меня приглашали пожить несколько дней, я видел, что к английским женщинам относятся как к низшим существам. Главной их добродетелью считается преданность — добродетель рабов».

Анри вернулся в Париж 27 сентября, но прежде не мог упустить в Лондоне возможности вновь горячо аплодировать своей подруге Джудитте Паста, которая как раз завершала здесь свое турне; здесь же он получил письмо от графини Куриаль об окончательном разрыве. Позднее он напишет в своей «Жизни Анри Брюлара»: «…Она любила его два года, и только шесть месяцев была его любовницей. Он был несчастен и вернулся в Италию». Впрочем, Италии придется подождать его еще полгода.

Прощание навеки

Возвращение Анри из Лондона в Париж свершилось под несчастливой звездой, так как его английский издатель перестал платить ему за статьи и вообще подавать признаки жизни. «Коль[берн] написал мне 7 февраля (после того как воспользовался моими статьями 1 января и 1 февраля), что 1) в 1827 году он продолжать сотрудничество со мной не будет 2) он считает эти статьи дополнениями к статьям 1826 года — это означает, что он не хочет за них платить. Да здравствует порядочность!» Итак, с английскими доходами парижского корреспондента было покончено.

Вновь почувствовав потребность в серьезной работе — чтобы преодолеть горечь очередного расставания с женщиной, — Анри с головой ушел в писательство. 10 октября 1826 года он поставил последнюю точку в своем первом романе — «Арманс, или Сцены из жизни парижского салона 1827 года». Источником вдохновения для него стала неопубликованная рукопись романа «Оливье, или Секрет», автором которого была герцогиня Клер Леша де Керсен, — она прочла его в своем литературном салоне узкому кругу слушателей, но те оказались недостаточно скромными и распустили об этом слух по всему городу. Писателю Анри де Латушу, поднаторевшему в искусстве мистификации, пришла в голову мысль опубликовать своего «Оливье», близкого к первоисточнику, и ловко выдать его за произведение самой герцогини. Анри Бейль распутал эту интригу и рассказал о ней в одной из своих английских публикаций, но во Франции периода Реставрации роман вызвал скандал — настолько это общество полагало себя преисполненным добродетели.

Год спустя Анри Бейль также взял за основу этот сюжет — невозможность любви из-за физического бессилия, сначала он тоже назвал своего главного героя Оливье, но только в двух частных письмах откровенно обозначил свой замысел. Одно из них — Просперу Мериме: «Импотентов гораздо больше, чем принято считать. Оливье, как все Пустопорожние, силен вспомогательными средствами. <…> Ловкая рука и услужливый язык доставляют живые наслаждения Арманс. К тому же я уверен, что большинство наших юных девиц не знают в точности, в чем заключается физическая сторона брака. Тот род живописи, которому я служу, — живописи черным по белому, не позволяет мне изображать всю правду. Когда-нибудь, в 2826 году, если цивилизация еще будет существовать и я вернусь на улицу Дюфо, я расскажу, как Оливье приобрел красивое португальское приспособление из эластичной резины, которое он умело прикрепил себе к поясу и с его помощью довел до полного экстаза, почти настоящегоэкстаза, свою жену, и таким образом вполне удачно осуществил на деле свой брак — тем более что было это в Марселе на улице Паради [Райской]. Если ты в этой области способен лишь на пустые мечты, но у тебя работает голова и ты даже воспитанник Политехнической школы, как мой Оливье, — вот так ты можешь выйти из положения. Приводить в экстаз рукой — какая дивная перифраза вместо грубого слова…»