Кристофер Хитченс - Последние 100 дней Страница 5

И сегодня вполне можно стать свидетелем того, как на собраниях протестантских фундаменталистов проповедники изучают чеки и суммы пожертвований еще до завершения службы. Зрелище абсолютно бесстыдное. Можно сказать, что кальвинисты некоторым образом превзошли Рим в отношении беззастенчивого сбора средств на свои «святые» цели. Прежде чем мы завершим обсуждение противоречий, скажу, что для кальвиниста интересоваться божественным заступничеством — абсурд. Основной закон пресвитерианской церкви гласит, что «по Божьему предопределению, для явления славы Его, одни люди и ангелы предопределены к вечной жизни, другие предназначены к вечной смерти… без какого бы то ни было предвидения их веры, или добрых дел, или их верности, или чего-нибудь иного в людях, что было бы для Бога условием или причиной сделать это». Проще говоря, это означает, что человеку вовсе не обязательно вести праведную жизнь или хотя бы пытаться делать это. Небесное вознаграждение определяется исключительно случайным капризом. В такой ситуации пустота и бессмысленность молитвы очевидны. Помимо мелочности и тщетности, религии свойственна и нечеловеческая жестокость. Для церкви верующий — это доверчивая игрушка. Человека, терзающегося страхом и сомнениями, откровенно эксплуатируют для того, чтобы заставить поверить в невозможное. И в завершение нашего спора относительно молитвы хочу попросить вас: не расстраивайтесь, если это мы, атеисты, будем с сожалением смотреть на вас в момент приближения некоего морального кризиса.

III

Я-то считаю, надо ей себя поберечь, затихнуть на время и обождать, а через год-другой они там наверняка изобретут какую-нибудь таблетку, и люди будут вылечиваться от этой напасти так же просто, как от простуды. Ну, ты знаешь, есть уже эти самые кортизоны, вот только доктор говорит, неизвестно, какие они могут дать побочные явления, а то можно и навредить. Сам понимаешь, чего все боятся. Я так считаю: положись на случай — ведь с раком уже того и гляди расправятся и такие делают пересадки органов, что всю внутренность могут тебе заменить.

Роман Апдайка был написан в период, который можно было бы назвать оптимистической эпохой президентства Никсона[66]. Это было время миссии «Аполлона»[67]. Тогда все американцы были преисполнены веры в собственное могущество. Многие фразы начинались со слов: «Если уж мы смогли высадиться на Луне…». В январе 1971 г. сенаторы Кеннеди и Джавиц спонсировали «Билль о борьбе с раком». В декабре того же года Ричард Никсон подписал соответствующий закон и выделил значительные федеральные средства. Разговор велся о «войне с раком».

Спустя сорок лет многие подобные славные войны с бедностью, наркотиками и террором превратились в обман и пустую риторику. Меня постоянно призывали «бороться» с собственной опухолью, но я не мог избавиться от ощущения, что это рак ведет войну со мною. Страх перед болезнью, которую предпочитают даже не называть по имени, все еще остается почти суеверным. И надежда на новый метод лечения или лекарство по-прежнему призрачна.

В своем знаменитом очерке Полин Кейл[68] описывает Голливуд как место, где можно умереть от воодушевления. Возможно, в Городе Блеска так и происходит. В Туморвилле же, городе опухоли, иногда кажется, что тебя могут уморить добрые советы. Большинство из них дается бескорыстно и абсолютно добровольно. Я должен незамедлительно начать принимать гранулы вытяжки из персиковых косточек (или абрикосовых?). Это чудесное лекарство было прекрасно известно древним цивилизациям, но алчные современные доктора скрывают его от больных. В другом письме мне рекомендовали принимать лошадиные дозы тестостерона — наверное, для поддержки морального духа. Я должен был найти способы открыть определенные чакры и перейти в особо восприимчивое ментальное состояние. А питаться в ходе процесса предполагалось в соответствии с правилами макробиотики. Или вообще превратиться в вегана. Не смейтесь над бедным старым мистером Ангстремом из романа Апдайка![69] Из знаменитого университета мне прислали письмо о том, что я должен подвергнуться криогенной заморозке и дождаться того дня, когда будет изобретена волшебная таблетка или что-то в этом роде.

(На это письмо я не ответил, а спустя какое-то время получил другое с предложением заморозить хотя бы свой мозг, чтобы сохранить его кору для потомков. Черт побери, спасибо большое!) Но одновременно со всем этим я получил письмо от своей подруги из индейского племени шайенов-арапахо. Она писала, что все пытавшиеся лечиться индейскими средствами умирали почти мгновенно. Если кто-то будет предлагать мне лекарства американских индейцев, я должен «бежать в противоположном направлении так быстро, как только это будет мне по силам». К некоторым советам действительно стоит прислушаться.

Даже в современном, здравомыслящем мире сделать это часто не удается. Ко мне обращались исключительно хорошо информированные люди, которые утверждали, будто вылечить меня может единственный доктор или единственная клиника. Причем доктора и клиники эти находились в самых разных местах — от Кливленда до Киото. Даже если бы у меня был собственный самолет, мне никогда не удалось бы прибегнуть к услугам всех, кого мне рекомендовали. Жители Туморвилля постоянно собирают информацию и слухи о методиках лечения. Я и сам обратился в грандиозную клинику-дворец в богатом районе бедного города. Называть это место я не буду. Единственное, что я там получил, это долгое и нудное изложение того, что я и так уже знал, а также укус какого-то жука во время лежания на очередном медицинском столе, из-за чего моя левая рука распухла почти вдвое — сущий пустяк в бытность мою здоровым человеком, но настоящая катастрофа для того, чья иммунная система подорвана курсами химиотерапии.

Должен сказать, что заполучить рак, подобный моему, значит вступить одновременно и в бодрящий, и в печальный период жизни. Бодрящий, потому что мой хладнокровный и исключительно ученый онколог доктор Фредерик Смит может сконструировать такой химический коктейль, который уничтожит некоторые вторичные опухоли, и приправит этот коктейль тем, что сведет к минимуму неприятные побочные эффекты. Во времена, когда Апдайк писал свою книгу, а Никсон объявил свою «войну» раку, это было невозможно. Но в то же время это очень печальный период, поскольку ты сознаешь, что новые достижения медицины и новые эффективные методы лечения, скорее всего, появятся, когда будет уже слишком поздно.

Я был очень воодушевлен известиями о новом «иммунотерапевтическом протоколе» Стивена Розенберга и Николаса Рестифо[70], разработанном в Национальном онкологическом институте[71]. Слово «воодушевлен» даже слишком слабо. Я был взбудоражен и возбужден! Ученые предложили выделить из крови цитотоксические Т-лимфоциты, подвергнуть их воздействию методов генетической инженерии, а затем ввести их в организм пациента с тем, чтобы они атаковали злокачественную опухоль. «Это может оказаться медициной космической эры, — писал доктор Рестифо, словно только что перечитав Апдайка, — но мы уже пролечили генномодифицированными Т-лимфоцитами более ста пациентов, причем более двадцати из них — именно тем методом, который, по моему мнению, может быть эффективен для лечения вашей болезни». Меня поймали, но при этом поставили одно условие[72]. Моя опухоль должна была вырабатывать белок NY — ESO -1, а в моих иммунных клетках должна была содержаться некая молекула HLA — A 2. При наличии этих двух условий иммунную систему можно мобилизовать на борьбу с опухолью. Шансы имелись, потому что у половины людей, обладающих европейскими генами, эта самая молекула наличествует. А после анализа опухоли выяснилось, что она этот белок вырабатывает! Но мои иммунные клетки оказались недостаточно «европейскими». Ученые продолжают вести аналогичные исследования, но я несколько ограничен во времени… Никогда не забуду того ощущения пустоты, которое возникло в моей душе, когда я об этом узнал.

Самое лучшее в ложных надеждах то, что новые появляются очень быстро. На той неделе, когда мне сообщили, что в моей опухоли нет мутаций, которые сделали бы ее пригодной для какого-либо из существующих «таргетных» методов лечения, около полусотни друзей прислали мне письма с сообщением, что в телепрограмме «60 минут» был сюжет о «тканевой инженерии» с помощью стволовых клеток, где рассказывалось о человеке с раком пищевода. Медики сумели «вырастить» ему новый пищевод. Я тут же связался со своим другом, доктором Коллинзом[73], отцом генных методов лечения. Он вежливо, но твердо сообщил мне, что рак уже распространился за пределы моего пищевода и не может быть излечен подобными методами.