Уинфред Шарлау - Кредит на революцию. План Парвуса Страница 5

В дальнейшем Александр Израиль Гельфанд, доктор философии, никогда не выносил свои марксистские работы на суд маститых академиков. С этого момента он писал только в расчете на европейский пролетариат, находя у него большее понимание, чем у буржуазных профессоров Базельского университета.

Теперь, окончив университет, Гельфанд, которому к тому времени исполнилось двадцать три года, должен был решить самый важный вопрос: должен ли он вернуться в Россию и оказать помощь в объединении рабочего класса, или следует остаться в Швейцарии с русскими эмигрантами? А может, он должен скрыть свое происхождение и присоединиться к одной из западноевропейских рабочих партий?

У него не было никакого желания возвращаться в Россию. Его раздражала отсталость и, по всей видимости, грубость русского народа. Гельфанд познакомился с Западной Европой и был потрясен материальными и интеллектуальными достижениями европейцев. Свою первую работу он написал на немецком языке; Германия была для него, как и для многих евреев с Востока, входными воротами в Западную Европу. Свое негативное отношение к России Гельфанд перенес на русских эмигрантов. Таким образом, вопрос о присоединении к одной из эмигрантских групп отпал сам собой. Гельфанд считал эмигрантов отмершим органом, оторванным от живого организма – народа. Эмигранты жили в призрачном мире, в котором теория заменяла действительность, а разговоры активную деятельность. По приезде в Швейцарию Гельфанд не случайно избегает традиционных центров расселения русской эмиграции (Женева, Цюрих и др.) и оседает в Базеле; с самого начала он чувствует настоятельную потребность жить в отрыве от русских эмигрантов. До конца жизни Гельфанд с недоверием относился к русской интеллигенции, оторванной от народных масс.

Само собой получилось, что у него не было иного выбора, как присоединиться к западноевропейскому рабочему классу. Он со всей серьезностью рассмотрел эту возможность, поняв, что может одновременно служить социализму и зарабатывать на жизнь. Как марксист, он понимал, что существует огромная разница между революционной борьбой в Западной Европе и в России; основной целью революции в России были конституционные и гражданские свободы, в то время как Западная Европа прошла эту стадию развития еще в 1848 году или, самое позднее, в 1871 году. Перед западными рабочими стояла задача уничтожения капитализма и установления социалистического общественного строя. По мнению Гельфанда, из всех западных стран Германия была ближе всех к социализму; самым организованным в Европе было немецкое рабочее движение. Гельфанд был убежден, что с Германии начнется мировая революция, которая освободит пролетариат во всем мире. Классовая борьба в Германии представлялась ему более важной, чем борьба с царизмом в России.

Александр Гельфанд был первым из эмигрантов, решившим продемонстрировать преданность и оказать полную поддержку социалистическому движению Западной Европы. Таким образом, он стал предшественником таких известных социалистов, как Роза Люксембург, Юлиан Мархлевский и Карл Радек в Германии, Шарль Рапапорт во Франции и Анжелика Балабанова в Италии, получившие известность перед началом Первой мировой войны. Ни один из его преемников не солидаризировался со своей партией в такой степени, как это делал Гельфанд.

Сразу надо сказать, что его разрыв с русским революционным движением был не столь резким, как Гельфанд старался представить это позднее. Хотя до начала ХХ века он не принимал непосредственного участия в движении, но поддерживал связи с русскими эмигрантами в Швейцарии, находясь в курсе происходящего в России. Возможно, он свысока смотрел на эмиграцию, добивавшуюся политических успехов, но всегда дорожил отношениями с русскими и польскими друзьями.

Плеханова он считал теоретиком, излишне академичным и тщеславным. Гораздо большее впечатление на Гельфанда производил Павел Борисович Аксельрод, самоотверженный, застенчивый человек. Гельфанд восхищался Верой Засулич, романтичной героиней «Народной воли», нежно называвшей молодого Гельфанда «тюленем». Лев Дейч привлекал безрассудством и склонностью к авантюризму. Дейч придумал отличный способ побега из царских тюрем. Он был своего рода революционным Одиссеем, его изобретательность была сравнима только с его же жаждой деятельности.

В Швейцарии Гельфанд познакомился с группой польских студентов, которым предстояло сыграть важную роль в истории европейского социализма. Юлиан Мархлевский, Роза Люксембург и Адольф Варшавский-Варский изучали в Цюрихе политическую экономию. Мархлевскому, позже взявшему псевдоним Карский, и Розе Люксембург было суждено сыграть заметную роль в жизни Гельфанда.

В конце лета 1891 года Гельфанд уехал из Базеля в Германию. Он принял решение поселиться в этой процветающей, многообещающей стране. Хотя, по его мнению, это решение было продиктовано единственной целью – примкнуть к немецкой социал-демократии. Гельфанд не испытывал никакой симпатии к консервативной, аристократической, абсолютистской части населения выбранной им страны, но, не задумываясь, собирался стать немецким социал-демократом. Являясь марксистом, он, вероятно, несколько преуменьшал национальный фактор, повлиявший на его решение. Позже он писал, что в борьбе пролетариата не имеет значения, русский ты или немец, борьба не признает «национальных и религиозных отличий», и добавлял, что «когда я изменил родине, то изменил и классу, к которому принадлежал буржуазии. С того момента я порвал с русской интеллигенцией»[25].

Партия, в ряды которой вступил Гельфанд, существовала уже шестнадцать лет. Политика репрессий в отношении социалистического движения, проводимая Бисмарком в начале семидесятых годов XIX века, способствовала слиянию двух основных направлений немецкого социалистического движения. На Готском объединительном съезде в 1875 году так называемые лассальянцы (партия Лассаля, немарксистское движение) объединились с социал-демократами Либкнехта. В 1890 году антисоциалистические законы Бисмарка утратили силу; партии удалось удержаться на плаву. К тому моменту немецкий социализм приобрел характерные черты. Принадлежность к партии означала не просто соблюдение определенных правил и наличие политических убеждений – это был образ жизни. Социал-демократическая партия утверждала, что заботится о своих членах с рождения до смерти, а в ответ требовала безраздельной преданности. Подобное требование исходило от Прусского государства и католической церкви: трехсторонняя борьба была изматывающей, и напряженность не могла не отразиться на отношениях внутри партии. На партийном съезде Фольмара[26], лидера баварских социалистов, обвинили в непонимании значения борьбы рабочего класса, поскольку он был состоятельным человеком.

Обвинение в том, что член партии находится «на жалованье у государства», было серьезным и часто использовалось. Руководство социал-демократической партии в значительной степени состояло из представителей мелкой буржуазии, поэтому и в партии превалировали настроения и мораль этого класса. Все делалось только ради немецких рабочих; на словах партия лицемерно уверяла «международный братский пролетариат» в любви и уважении. На самом деле социал-демократы не испытывали особого интереса к внешней политике и событиям, происходящим за пределами Германии. Они были убежденными, весьма самоуверенными социалистами, но с ограниченным кругозором.

Первую остановку Гельфанд сделал в Штутгарте. В то время местная партийная организация занимала особое положение в социалистическом движении; она была отличной стартовой площадкой для продвижения по карьерной лестнице в имперской Германии. К молодому русскому отнеслись с большой симпатией. Господствующее положение в партийной организации Штутгарта занимали два видных социалиста: Карл Каутский и Клара Цеткин.

В наше время о Каутском не написано ни одного доброго слова. Его считают популяризатором идей, редко излагавшим собственные мысли. Он писал слишком много, слишком сухо и дидактически; Каутский, политик и писатель, отражал Каутского, мелкого буржуа, унылого патриарха, который, казалось, родился уже стариком. Но когда Гельфанд впервые встретился с ним, Каутский, как и Фридрих Энгельс, был ведущим идеологом европейского социализма. После смерти Энгельса Каутский, как его друг и наследник, достиг такого положения, которого потом смогли добиться лишь немногие социалисты. Он был непререкаемым авторитетом, своего рода оракулом приближающейся революции. У него были преданные поклонники в рабочей среде, и он оказывал серьезное влияние на молодых социалистов из интеллигенции. Каутский был редактором теоретического журнала германской социал-демократии Neue Zeit и большое внимание уделял талантливым журналистам. Он был приемным отцом и наставником целого поколения молодых европейских авторов и теоретиков социализма. Его дом был редакцией, университетом, школой журналистики, местом встречи для социалистов.