Зак Ибрагим - Сын террориста. История одного выбора Страница 5

Выясняется, что это ошибка. Осенью 1985 года мы привечаем молодую женщину по имени Барбара. (Я изменил ее имя, раз уж она не может здесь рассказать свою версию произошедшего.) Барбара угрюма, непонятно, чего от нее ожидать, она никогда не смотрит вам в глаза. Она живет у нас несколько месяцев. Непохоже, чтобы Барбару по-настоящему интересовал ислам. Сестра Барбары проявляет интерес, потому что это важно для ее бойфренда, а Барбара просто увязалась следом. От нее исходит такой поток негативной энергии, что с ней даже в одной комнате находиться сложно.

Вскоре она связывается с теми, кого мои родители считают очень плохими людьми, “настоящей мусульманской бандой” из соседнего района. Моя мать дважды пытается выдать Барбару замуж, и дважды потенциальные женихи отказывают ей после первой же встречи. Ее самооценка стремительно падает. По ночам она одетая забирается в ванну и рыдает. Она обвиняет нас, всех нас, в том, что мы воруем у нее из комнаты одежду — одежду, которую ни один мусульманин не надел бы, что уж говорить о детях. Мой отец настаивает, чтобы она съехала. Она так и делает. Меньше чем через неделю — видимо, по наущению своих новых мусульманских друзей, которые полагают, что она сможет на нас подзаработать, — она обвиняет моего отца в том, что он ее изнасиловал.

В этот момент в Питтсбурге действительно орудует серийный насильник. Несколько жертв преступника описывают его внешность как “латиноамериканскую или ближневосточную”. И полиция относится к обвинениям, выдвинутым Барбарой, со всей серьезностью. К тому времени, как нашему другу-адвокату удается убедить их, что она просто выдумала эту историю, мой отец уже раздавлен страхом и унижением. Он перестал спать в одной постели с моей матерью. Он постелил свой молитвенный коврик рядом с батареей в гостиной и спит на нем, свернувшись калачиком. Он перестал есть. Он только и делает, что спит и молится о своем спасении. Даже прихожане мечети не знают, кому верить, — по ощущениям матери, они разделились примерно поровну. От этого отцу еще больнее, и эта боль растет и растет, словно раковая опухоль, глубоко внутри. В мечети должны состояться специальные слушания. Члены управляющего совета встревожены спорами среди прихожан и хотят сами разобрать это дело. И они в любом случае не доверяют американской судебной системе.

Моя мать не раз в последующие годы будет рассказывать нам о той сцене в мечети. Барбара явилась со своей сестрой, ее бойфрендом и целой толпой агрессивных друзей-мусульман. Атмосфера такая напряженная, что вот-вот может начаться драка. Мой отец сидит молча, он склонил голову и вцепился руками в колени. Барбара повторяет свои обвинения: мой отец ее изнасиловал, а мы все украли у нее вещи. Она требует возмещения ущерба. Сердце матери разрывается от боли за мужа. В его собственной мечети поставить под сомнение его преданность Аллаху!

Один из членов совета просит Барбару описать тело моего отца.

“Волосатый, — говорит она. — Волосатая грудь. Волосатая спина. Волосатый”.

Моя мать прыскает со смеху.

Отец вскакивает на ноги. Он обращается к совету: “Хотите, я прямо сейчас сниму рубашку, чтобы вы убедились, что эта женщина лжет?” По иронии судьбы его тело не соответствует стереотипу о выходцах с Ближнего Востока.

Отцу говорят, что раздеваться необязательно. Члены совета убеждены в его невиновности. Чтобы закрыть дело, они дают Барбаре 150 долларов за одежду, которую, как она утверждает, у нее украли. Она выглядит довольной и в сопровождении своей свиты выметается прочь. В довершение картины выясняется, что все это время она находилась в мечети в обуви.

Мои родители пытаются снова наладить жизнь в Питтсбурге, но ничего не клеится. Слишком велико было это унижение для моего отца. Воздух словно пропитан тоской и бессилием. Моя мать слишком напугана, чтобы снова вернуться к своему миссионерству. Мой отец не может смотреть в глаза своим друзьям из мечети. И, на самом деле, вообще никому. Он работает. Он худеет. Единственное мое воспоминание об этом периоде — отец стоит на коленях на своем молитвенном коврике в гостиной, согнувшись пополам то ли в молитве, то ли от боли. А скорее всего, по обеим причинам.

4

1986 год. Джерси-Сити, Нью-Джерси

В июле мы уезжаем из Питтсбурга, и на какое-то время наша жизнь снова озаряется светом. Моя мать преподает первоклассникам в исламской школе в Джерси-Сити. Мой отец больше не может найти работу ювелира, но устраивается в компанию, которая занимается монтажом сценического освещения, и становится приятно упитанным от стряпни моей матери. Они все больше сближаются. Египетская община в городе — это просто чудо: повсюду арабские магазины, на улице множество мужчин в длинных рубахах и женщин в хиджабах. В нашей новой мечети Масджид Аль-Шамс не так много занятий для женщин и детей, как это было в Питтсбурге, но мы регулярно приходим сюда на молитву (я изменил название мечети из уважения к нынешнему приходу). После работы мой отец устраивает нам пикники в парке. Он играет со мной во дворе в бейсбол и футбол — в такую, прямо скажем, дошкольную версию этих игр. На нашу семью снисходит настоящее спокойствие. Но однажды директор школы, где преподает моя мама, вызывает ее к себе в кабинет и говорит ей, что все в порядке, беспокоиться не стоит, все будет хорошо, но ему только что позвонили: у отца на работе произошел несчастный случай. Он в больнице Св. Винсента, в Нью-Йорке.

Папу ударило током. Он поправится, но разряд был такой сильный, что ему обожгло руку, в которой он держал отвертку, сбросило со стремянки, и он потерял сознание. Ему делают операцию. Сгоревшую кожу тщательно снимают и пересаживают на руку кожу с бедра. Моего отца учат, как ухаживать за ожогами, отправляют домой на поправку, снабдив обезболивающими препаратами, а также рецептом на очень сильный и не очень предсказуемый антидепрессант. Он не может работать. А содержать свою семью всегда было критически важным для него как для мужчины и как для мусульманина.

Хотя семья и может прожить на зарплату и продовольственные талоны моей матери, стыд распространяется по его телу, как капля красной краски в стакане воды. Моя мать видит, что отец страдает, но достучаться до него невозможно. Во многом он ведет себя так же, как во время обвинения в изнасиловании. Впрочем, в этот раз мой отец не просто обреченно молится, а скрупулезно изучает Коран. Даже когда он снова выходит на работу — теперь он обслуживает системы кондиционирования и отопления в здании суда на Манхэттене, — он все глубже погружается в себя. Он постоянно ходит в мечеть Аль-Шамс, участвует в общей молитве, слушает проповеди, посещает какие-то загадочные собрания. Сначала мечеть казалась умеренной, но потом она становится одной из наиболее радикальных в городе. Мою мать (и женщин вообще) там не особо привечают, а в воздухе витает столько гнева, что мы никогда не ощущали ничего подобного. И мой отец становится заметно менее терпимым по отношению к немусульманам. Мама водит нас с братом и сестрой на семейные занятия в исламском центре, который находится на верхнем этаже школы, но папа не ходит с нами: как ни странно, ему не нравится тамошний имам. Дома по-прежнему бывают моменты, когда он нежен с нами, детьми, но все чаще он смотрит сквозь нас, а не на нас. Все чаще он просто фигура, которая проскальзывает мимо нас, сжимая в руке Коран. Однажды я невинно спрашиваю, когда он стал столь ревностным мусульманином, и он отвечает с новыми нотками в голосе: “Когда я приехал в эту страну и увидел, что все здесь устроено неправильно”.

Говорят, что много лет спустя агенты ФБР дали мечети Аль-Шамс леденящее прозвище: “штаб-квартира джихада в Джерси”.

К концу 80-х годов взоры мусульман всего мира обращены на Афганистан. Советский Союз и Соединенные Штаты Америки в течение почти десяти лет использовали эту страну как шахматную доску холодной войны. В 1979 году коммунистическое правительство Афганистана попросило у СССР войска, чтобы подавить сопротивление повстанцев-моджахедов — движения, объединившего разрозненные группировки афганской оппозиции. В ответ альянс нескольких государств под руководством США и Саудовской Аравии начал вкладывать в повстанческие группировки миллиарды долларов, снабжая их деньгами и оружием. Размах военных действий был такой, что треть жителей Афганистана стали беженцами, нашедшими себе убежище в основном в Пакистане.

Мечеть, в которую ходит мой отец, — это всего лишь облупленная серая комната на третьем этаже торгового центра. Снизу с ней соседствует ресторанчик китайской еды навынос и ювелирный магазин. И все же мечеть Аль-Шамс притягивает шейхов и мусульманских богословов со всего мира, и все они призывают папу и его друзей прийти на помощь их братьям-повстанцам. У моего отца и других прихожан — почти все они разочарованные люди, едва сводящие концы с концами, — появляется цель в жизни. Это чувство опьяняет. Один из гостей мечети особенно восхищает моего отца: это пламенный суннит из Палестины по имени Абдалла Юсуф Аззам.