Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2017 Страница 5

Этот день

1

В этот день, простылый, непогожий,Дождь – такой же, как и я, прохожий —Тащится по скверам городскимМимо мокрых голубей и кошек,Так сегодня на людей похожихХмуростью и взглядом воровским.

Этот день, на прежний не похожий,Холодком скользит, шуршит по коже,Как листва под меленьким дождемНа границе воздуха и тверди.В этот день я в собственном бессмертье,Как вчера, уже не убежден.

2

Этот день, лучами промываем,Катится со стареньким трамваемСтуком отмеряя каждый стык,К тучам, подступающим с окраин,Где осенний свет почти сакраленВ голых рощах и полях пустых.

Где еще верней и обостреннейСлышишь каждый шорох посторонний,Каждый всхлип над вечностью болот,Каждый вдох и выдох, каждый отзвукИ под крыльями звенящий воздух —Ангелов невидимый полет.

3

Муторный, докучливый, дотошный,Дождь стирает об асфальт подошвы.Дождь смывает все, что было здесь:Контуры домов, следы прохожих,Силуэты птиц и взгляды кошек —Дождь смывает все, что было днесь.

«В сырых, промозглых ноябрях…»

В сырых, промозглых ноябряхОн кровью ледяной набряк,Как эти листья, эта почва,Куда нам всем придется лечь.Да только не об этом речь.Речь не об этом. Это точно.

А речь о том, что смерти нет,А есть лишь этот Божий свет,Где греки осаждают Трою,Где вечных звезд круговоротИ куст калины у ворот,Налитый ледяною кровью.

Туман

На колесном пароходе,На старинной той «Чердыне»,Где отец мой верховодил,Плыли мы в закатном дыме.

Плыли мы тогда по Волге,Там, где ивы серебрились.Там, где берег был пологий,И где берег был обрывист.

Плыли мимо ярких вспышек,Мимо облаков летящих,Мимо всех печалей бывшихИ печалей настоящих.

А потом мы плыли мимоВсех окопов сталинградских,Мимо холода и дыма,И могил – родных и братских.

Мимо блиндажей немецкихИ дорог, от крови вязких,Мимо блокпостов в Донецке,В Краматорске и Славянске.

Шлепали по небу плицы.И сквозь долгие туманыПроступали рядом лицаМолодых отца и мамы.

Но сносило тут же в ночь их —И озноб пронзал навылет,И звенел вослед веночекНа далекой их могиле.

Плыли мы в сквозном туманеНа разболтанной «Чердыни».И висела ночь над намиКрепче каменной твердыни.

«Увидел заплаканных дочь и жену…»

Увидел заплаканных дочь и жену —Родные, далекие лица…Хотел докричаться до них в тишину.Хотел с их дыханием слиться.

Гудящая кровь надрывалась в ушахИ в сердце, любившем не часто —Когда остается до вечности шаг,До любящих не докричаться.

«Вечных странствий ветер горький…»

Вечных странствий ветер горький,Дым разлук, летящий вслед…Дом высокий на пригорке,Дальних окон тихий свет.

Блики скользкие на ставнях,Листьев взлет и крыльев взмах —Где-то там, в сиренях давних,В летних ливнях, в легких снах.

Первый снег в твоих ладонях,Мерзлых рельсов первый стык —Где-то там, в пространствах дольных,В долгих снах, в полях пустых.

Последний солдат

– Налей-ка еще нам по «сотке», Тенгиз, —Кричит через головы бывший танкист,А ныне – бездомный калека.– Я выпить желаю за взятый рейхстаг,За ногу в кустах и за душу в крестах,За нашу Победу. Налей-ка!

Ему наливает безмолвный Тенгиз,Пока он бредет под осколочный визгИ вдовьи далекие вздохи, —Пока он ногой деревянной скрипитИ давится воздухом, крепким, как спирт,И ждет у обшарпанной стойки.

Он с хриплым надрывом глотает сто грамм,Как будто срывает вагонный стоп-кран,Чтоб выйти в ночной глухомани, —Как будто вступает в последний он бой,Чтоб снова прикрыть своей рваной судьбойСтрану, что лежит за холмами.

Последний защитник великой страны,В которой всегда все верны и равны,А коль не равны – то маленько.… Бездомная вьюга свистит по холмам,Качая во мгле привокзальный шалман…– Я выпить желаю. Налей-ка!

«Перепела кричат во ржи…»

Перепела кричат во ржиВблизи часовни придорожной —Как будто чьи-то две душиПерекликаются тревожно.

Какая тихая печаль!Как долог этот крик бессонный!Как будто теплится свечаНад покосившейся часовней.

Вдали курьерский простучит —И смолкнут, обмирая, души.О, кто откликнется в ночиНа крик души моей заблудшей?

Дождь идет

Дождь идет по российской глубинке —Мельтешит по суглинкам дорог,Обрывает кусты голубики,Обивает родимый порог.

И висит над пустой колокольней,Утекая в бездонный песок.И сбивается с рифмы глагольной,И бросается наискосок.

Он идет по бескрайним просторамЛетописной ковыльной Руси.Остывает в лесах за Ростовом,За Непрядвой в полях моросит.

Он идет по заброшенным весям,Где давно не осталось живых,По таежным ночным поднебесьям,Мимо вышексторожевых.

Мимо лагерных страшных погостов,Где рассвет – неизменно кровав,Где от слез задыхается воздухИ от горя чернеет трава.

Он идет мимо тюрем, где до сихПор стреляют в затылок, в упор,Где во тьме надзиратель гундоситИ уводит в глухой коридор.

Мимо черных разбитых землянокПолосою, свинцовой, сплошной,И солдатских высот безымянныхОн идет – проливной, обложной.

И встает у межи той последней,Где кончаются беды и ложь,Этот долгий, безудержный, летний,Этот теплый, сверкающий дождь.

Сашка

Кто заплачет над Сашкой Якутом,Над московским пропащим бомжом?!Вот лежит он, рассветом окутан,Финкой резан и водкой сожжен.Вот качается тенью бездомнойВ жуткой бездне за тонким ледком.И летят над судьбой его темнойСтаи птиц и кричат далеко.

Свищет ветер над Сашкой Якутом,Режет листья острее ножаНад землей, по которой разутымОн ходил, и в которой лежатьНам придется когда-нибудь вместе,Подпирать верстовые столбы…

Как не выкинуть слово из песни,Нас не вынуть из общей судьбы.

Бабушка

На улице ВатутинаСтоял наш отчий дом.В июльский жар полуденныйПрохладно было в нем.

На яблоках настоянныйСквозил небесный светНад древними устоями,Которых больше нет.

Жила там наша бабушка —Стройна и высока.Была строга и набожна.И на подъем легка.

Лишь окна светом тоненькимКраснели на заре,Она уже подойникомЗвенела во дворе.

Потом ходила с ведрамиНа Волгу за водой —Тропиночками твердыми,По кромке золотой.

И прибиралась в горнице —Ведь голова всему.Летала птицей-горлицейПо дому своему.

Читала на ночь Библию,Как было испокон.И, как в годину гиблую,Молилась у икон

Над каждой похоронкою,Над каждым из сынов —Над черною воронкоюСвоих бездонных снов…

И горько пахло донникомНа утренней заре,Когда она подойникомЗвенела во дворе.

И уходила с ведрамиВ небесные края —Анастасия Федоровна,Бабушка моя!

К 23 февраля

Почему не призовут повесткоюМеня снова в армию советскую?Почему молчит тот военком,Что прислал бумажку мне казеннуюИ назначил молодость бессонную?Где лежит он? Под каким венком?

Где лежит страна моя огромная,По которой от Баку до Гродно яМог проехать и проплыть без виз?! —Дым клубится над ее руинами,Над ее косыми украинами —Хохот бесов да разбойный свист.

Пусть мы были немтыри и ватники,Но мы были в космосе и в АрктикеИ своей страной гордились мы!Пусть носил я крестик свой под тельникомИ ходил в пивбар по понедельникам,И не зарекался от тюрьмы!

Но не нами предана и проданаИ с кровавой жадностью обглодана,И раздолбана, расчлененаНаша оклеветанная Родина.И себя винить не стоит вроде нам,Но – терзает, но – грызет вина.

И пускай не ты один безмолвствовал,Когда всем нам не хватало воздуха,Когда самый главный, пьяный вдрызг,О свободе громко философствовал,И от их глумления бесовскогоТы в тоске и муке губы грыз!

Где же был тот военком советский,Что бы мог призвать меня повесткой?Под каким теперь лежит венкомИ уже не вспомнит ни о ком?

«Все утро стучала капель…»