Николай Островский - Раиса Порфирьевна Островская Страница 5

— Поговорим, да? Хорошо.

И удивительное дело, от этого радостного взлета бровей, от интонации вопроса сердце мое совершенно неожиданно для меня самой забилось часто и громко.

Надо сказать, что я была любимицей отца. Старшая сестра была тихая, молчаливая, все свободное время проводила за чтением. Брат, самый младший из нас, рос слабым, болезненным мальчиком. Я же была подвижная, энергичная, охотно бралась за любое дело; все меня интересовало, все получалось. Я больше походила на мальчишку и вечно крутилась около отца: поправлял ли он забор, колол ли дрова, чинил ли нам обувь или шил ее, копал ли грядки, белил ли дом и квартиру — я за все бралась. Я часто бывала нужна отцу. И безусловно еще и потому он так много и часто нарочно при мне спорил с Николаем.

Горячие эти споры, доходившие иногда до ссор, касались молодежи, комсомола.

В ту пору я дружила с одной девушкой-комсомолкой, Таей. Она часто бывала у нас, рассказывала мне и Коле о работе портовой ячейки, о своих комсомольских делах. Тая легко находила общий язык с Николаем, а я слушала их разговоры. Я собиралась вступить в комсомол. Но отец противился этому. Он знал лишь одну молодежную организацию — бойскаутов, и ему не нравилось свободное поведение этих юношей и девушек. Когда-то он буквально загонял нас в дом, если по улицам шагали бойскауты, а мы с увлечением выбегали посмотреть на одетых в нарядную форму ребят. Отец, человек малограмотный, не видел разницы между бойскаутами и комсомольцами.

Николай пылко рассказывал ему о комсомольцах, о задачах комсомола, о новой замечательной молодежи. Но никакие доводы не могли переубедить старика.

Часто говорили они о революции 1905–1907 годов и наступившей затем реакции. Отец не принимал непосредственного участия в той борьбе, но он прятал революционеров в нашем подвале. Прятал и оружие. Участвовал в сборе средств. Вот один из сохранившихся документов:

«Настоящим подтверждаем, что Мацюк, Порфирий Кириллович материально помогал существовавшей в Новороссийске, подпольно работавшей группе социалистов-революционеров, начиная с 1907 по 1914 год. Во всю подпольную работу Мацюк был посвящен, в этом отношении ему все члены группы доверяли. Вся материальная помощь проходила через мою мать — Сазонову», — писал бывший политкаторжанин В. Сазонов[4].

Году в четырнадцатом-пятнадцатом отец поехал в гости к родным в село Вилия. Там на него донесли, оп был арестован, просидел шесть месяцев. По своей неграмотности отец винил в своем провале огулом всех, и никакие разъяснения Николая не могли поколебать его. Часто споры кончались короткой фразой отца: «Хватит, все равно вы мне ничего не докажете!»

— Ну и строптивый старик. Его не перевоспитаешь, — говорил Николай.

Спорили и о новых браках. Поводом для споров был несчастливый брак моей сестры: с мужем она разошлась и жила с ребенком в доме отца. Отец винил ее за то, что она вышла замуж, как и многие в то время, против воли отца. Он же придерживался старых порядков и считал, что только тот брак может быть прочным, который устроен родителями, иначе брак быстро распадается.

— Характером не сошлись, — язвил он, бывало.

— Надо еще разобраться, почему это происходит, — возражал Николай. — Не надо все валить на новые порядки!

Отец ничего не хотел понимать: стоял на своем.

В спорах я теперь брала сторону Николая: какое-то подсознательное чувство говорило мне, что он прав.

Когда я слушала споры и рассказы Николая, на меня порой находило беспокойство. Что я буду делать? Чем заниматься? Выйти замуж? Иногда я этого просто боялась. Я видела несчастливые браки. И не только современные, но и старые. Я видела, что неудачные современные браки заканчивались разводами, и каждый продолжал жить своей жизнью. А семейная жизнь старых людей часто проходила в спорах, ругани, взаимных упреках.

Но все-таки: как мне жить дальше? Об учебе нечего и думать: нет средств. Да и традиция большинства семей того времени— учить только мальчиков. Но споры Николая с отцом постепенно открывали мне глаза. Я тянулась к той жизни, к тем новым, замечательным людям, к которым принадлежал Николай.

Отцу не нравились прямые, резкие суждения Николая, не нравилось, что многое, о чем говорил он мне и сестре, звучало как призыв уйти из-под влияния отца с его старыми взглядами на жизнь.

Однажды в воскресенье все домашние разошлись. Ушла и сестра, оставив мне десятимесячного мальчика. Пока я гуляла с ним во дворе, Николай что-то писал на кухне. К вечеру я зашла в комнату укачивать ребенка. Он заснул, и, продолжая его тихонько покачивать, я разговаривала с Николаем.

Он снова начал трунить надо мной, над моим приятелем. Спрашивал, скоро ли я буду играть свадьбу.

Затем, близко придвинув ко мне стул, спросил:

— Почему ты нигде не бываешь? Не развлекаешься?

— Не хочется, да и некуда ходить. С вами интереснее. Много нового я узнала от вас.

— Зачем все это: «вам», «вы», к чему эта официальщина?

Я промолчала, не зная, что ответить.

— Помнишь, Рая, ты на днях, уходя к соседям за лопатой, сказала, что мы еще поговорим. О чем?

Очевидно, я покраснела, потому что он улыбнулся и сказал:

— Хочешь, я скажу за тебя, о чем ты хотела говорить?

— Ну скажите.

— Не «скажите», а «скажи». Перестань наконец «выкать». Так я скажу…

Николай не мигая смотрел мне в лицо.

— Ты хотела рассказать о том, что тебе становится душно. Так ведь?

— Так…

— Это замечательно, Рая! Все складывается лучше, чем я ожидал. Значит, мне не нужно агитировать тебя, чтобы вырвать отсюда. Ты, конечно, понимаешь, что дело касается в основном тебя, ведь старика не перевоспитаешь. А ты должна принадлежать сегодняшнему дню.

Я молчала, не решаясь высказать все то, что всколыхнулось в моей душе. Молчал и Николай. Потом добавил:

— Так значит, Рая, у тебя найдутся желание и силы?..

— Желание у меня есть, а силы? Не знаю.

…Эта фраза, очевидно, врезалась в память Николая. Несколько лет спустя в романе «Как закалялась сталь» Тая Кюцам дословно повторит ее.

Как жил он в эти месяцы? Заставить Николая отдыхать было невозможно. Иногда с утра после завтрака он уходил знакомиться с городом, с людьми. Порой целые дни проводил в городской библиотеке, которая находилась в трех километрах от дома.

Когда мы говорили об отдыхе, отвечал:

— Хватит с меня санатория, там я отдыхал! Месяца через два я должен начать работу. Надо приучать ноги к ходьбе, не дать им разбаловаться.

Вечером возвращался усталый, веселый. Делился впечатлениями, шутил. Помню, как-то он рассказал, что почти целый день