Дмитрий Жвания - Битва за сектор. Записки фаната Страница 5

В углу камеры, рядом с дверью, стояла бутылка с мутной желтоватой жидкостью. В камере все сильнее пахло мочой.

- А этот дежурный выпускает? - спросил я, для меня это было важно: мне предстояло провести в камере десять часов как минимум.

- Этот выпускает, но редко.

Дверь камеры наконец открылась. Младший лейтенант - небольшого роста бритый крепыш с намечающимся брюхом - нарочитым басом, которым стараются говорить «деды» в армии, спросил:

- Ну?! Кому здесь плохо?

- Мне товарищ начальник, мне плохо! - затараторил наркоман. - У меня хронический гепатит, гепатит С, цирроз печени, а нас двое в камере.

- И что? Гепатит С воздушно-капельным путем не передается. Чтобы заразиться от тебя, он должен тебя в зад поиметь.

- Я задыхаюсь, воздуха нет, а от этого печень режет, а еще я в туалет хочу…

- Ладно, пошли.

- А дверь оставьте открытой, пока я в туалете, а то в камере дышать нечем, - взмолился наркоман.

- Да ты что! А если этот анархист убежит? Кто будет отвечать? Ты или я? Я! - И мент не только захлопнул дверь, но и закрыл ее на засов.

В два часа ночи моего сокамерника увезли в какой-то пункт, откуда либо отпускают на волю, либо отправляют в СИЗО. Я остался в одиночестве, и меня никто не отвлекал от воспоминаний. Сидя на грязной лавке, я силился вспомнить, когда впервые попал в «обезьянник». «Силился» - это не фигура речи. В душной камере, где я оказался после того, как меня с группой анархистов задержали на вполне легальном шествии в честь 90-й годовщины Октябрьской революции, мысли ворочались в голове, словно толстяки в постели.

Понятно, что впервые я угодил в милицию как футбольный фанат. Но когда именно? Нет, не вспомнил. Не вспомнить мне это и сейчас. Вспоминается то один, то другой привод, но какой из них первый - нет, не помню. Люди в сером появились в моей жизни, когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать. Но если в юности я попадал в милицию за фанатизм, то теперь - за политические убеждения. Бог меня спасает пока от длительного общения с ними, с ментами, но все же они часто ко мне возвращаются, эти гребаные менты. Я не жалуюсь, я сам себе выбрал жизнь, в которой они то и дело выскакивают, как черти из табакерки.

Через два дня после того, как меня выпустили из душной камеры 57 отдела милиции, находящегося на проспекте Культуры, средства массовой информации сообщили, что в маленьком Тосканском городке Ареццо полицейский застрелил фаната римского «Лацио», двадцатишестилетнего Габриэле Сандри, ехавшего в Милан на матч своей любимой команды с местным «Интером».

Каждый из нас, кто ездил на выезды, участвовал в фанатском движении, легко мог оказаться на месте Габриэле. Конечно, советские менты стреляли только в редких случаях, а дубинки им выдали после того, как я отошел от фанатизма и стал анархистом. Но советские менты все равно чувствовали себя великолепно, когда им в руки попадал кто-нибудь из нас. Им не надо было соблюдать права человека. Они, менты, просто нас пиздили. Им было наплевать, что мы - подростки, что наши организмы еще до конца не сформировались. Они просто нас тупо пиздили, выгоняли со стадионов, несмотря на то, что с нашими билетами все было в порядке, держали в отстойниках… В нашей среде ходили легенды о фанате, забитом ментами до смерти. Она, эта легенда, напоминала байки о черном альпинисте или белом спелеологе, но была недалека от истины.

Полицейского, виновного в смерти Габриэле Сандри, обвинили в предумышленном убийстве, а сам полицейский каялся, заявляя, что он случайно стал виновником смерти человека. В России такое невозможно. За годы «суверенной демократии» менты оборзели вконец. Сходите на «Марш Несогласных», «Русский марш» или шествие анархистов, и вы убедитесь в этом на собственной шкуре. Чтобы почувствовать на себе стиль работы русских «стражей порядка» даже не обязательно принимать участие в акции. Достаточно просто пройти мимо места ее проведения. Так, в апреле 2007 года в Петербурге ОМОН бил не только тех, кто возвращался с Пионерской площади, где проходил митинг «несогласных», но и тех, кто просто выходил из здания Витебского вокзала и павильона станции метро «Пушкинская». Но наказание за это никто не понес. Служебная проверка, проведенная в связи с протестами журналистов (им перепало тоже), пришла к заключению, что ОМОН действовал в рамках закона, более того - руководители «спецоперации по наведению порядка» получили благодарности и награды. Россия даже не полицейское, а ментовское, вертухайское государство. Как была она зоной, так и осталась. И я стал понимать это давно, когда только начал носить шарф с цветами любимой команды…

Вспоминаю Киев, который сейчас стал столицей относительно свободной (по сравнению с «московским улусом») страны, но раньше это был город, опасный для фанатов и неформалов вообще. Ранней весной 1987 года мы отправились туда всей нашей ленинградской армейской «фирмой». Наш любимый СКА уверенной поступью шел к бронзовым медалям чемпионата 1986/87, и мы решили его поддержать на выездном матче с киевским «Соколом». Причем мы не просто поехали, а полетели на самолете. Киевляне приняли нас настороженно. Хлопцы враждовали с фанатами ЦСКА, но дружили с «зенитчиками», им потребовалось какое-то время на то, чтобы решить, драться с нами или нет: с одной стороны, мы из дружественного им Ленинграда, а с другой - болеем за армейцев, такие же красно-синие «кони», как и ненавистные им фанаты ЦСКА. Киевляне подумали и решили не драться с нами, а радушно принять. Правда, пить горилку до матча мы отказались, это было наше армейское правило - не пить перед игрой. Я его ввел, потому что не раз видел, до чего доводит пьянство фанатов «Зенита»: до чего угодно, только не до стадиона.

Не успел я зарядить «Ар-р-р-мейцы с Невы!», как на меня набросились человек пять ментов. Они вытащили меня и Алексея Малышева, который за меня вписался, на запасной выход и стали избивать. Двое ментов меня согнули почти пополам, а третий мент сзади бил по почкам кулаком, другие упражнялись в ударах ногами, норовя угодить в пах. Рядом кричал Малышев, его тоже били. Затем нас вытащили в фойе ледовой арены, где какой-то пузатый милицейский чин, полистал наши паспорта и приказал подчиненным: «Отвезти их в приемник как бродяг».

- Мы не бродяги, я работаю техником в геологическом институте, а чтобы приехать сюда на хоккей, взял отгулы, - сказал я, чувствуя, как во мне буквально плещется и закипает ненависть к этой ментовской роже. «А что, если сейчас всадить ему в челюсть? Что он сделает? Нассыт ли в свои серые штаны от неожиданности или, наоборот, - рассвирепеет?» - такие мысли пульсировали в моей голове. Но руки заломали подручные пузатого чина, тот, что держал меня слева, исподтишка загибал мне еще и кисть, было жутко больно.