Алексей Полянский - Ежов (История «железного» сталинского наркома) Страница 5

Особо следует упомянуть о приговорах к расстрелу, выносимых в так называемом «особом порядке». Прокурор СССР Андрей Вышинский санкционировал эту практику с подачи, разумеется наркома НКВД Николая Вышинского. Это было беззаконием даже по меркам тогдашнего общего беззакония. Можно сказать, беззаконие в квадрате. Применялось такое, по словам Вышинского, в тех случаях, если «характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании». Это был уже полный произвол. Кто решал «целесообразность» или «нецелесообразность» передачи дела в суд? На каком основании? Мне пришлось иметь дело с конкретным случаем расстрела «в особом порядке» при работе над книгой о выдающемся организаторе советской разведки и контрразведки, корпусном комиссаре Артуре Христиановиче Артузове. И что же выяснилось? Оказывается, в архивах ФСБ РФ нет и намека на какой-либо документ, на основании которого была введена эта практика. И разумеется, не случайно. Никто даже в тогдашнем СССР, даже сам Сталин не решился бы оставить письменное свидетельство подобного произвола. Выходит, что «в особом порядке» было введено всего-навсего по обычному УСТНОМУ распоряжению Хозяина.

Сохранилась признательная запись Артузова на протоколе его допроса. (Исполненная на ксероксе копия этого страшного документа публикуется в данной книге.) Любой непредубежденный читатель может без долгих размышлений ответить на вопрос: неужели эта запись сделана рукой сорокашестилетнего, физически сильного мужчины, с золотой медалью в свое время закончившего гимназию и Технологический институт в Петербурге? Нет, конечно. Это почерк неоднократно избитого за какой-то месяц человека, возможно даже перенесшего в тюрьме инсульт. Сама по себе эта запись является не признанием вины, но полным ОТРИЦАНИЕМ и ОПРОВЕРЖЕНИЕМ таковой!

И вот что особенно подло: родственникам расстрелянных «в особом порядке» лиц сообщали, что такой-то, осужденный к десяти годам лишения свободы, скончался несколько лет спустя в лагере от сердечной недостаточности или воспаления легких.

Так, в свое время родственникам Артузова сообщили, что он умер, «отбывая наказание, 12 июля 1943 года. Эта дата даже попала в различного рода справочники.

На самом деле его расстреляли 21 августа 1937 года. Примечательно, что обвинительное заключение по делу Артузова подписал тогдашний заместитель наркома НКВД комиссар госбезопасности второго ранга Лев Бельский. Приговор «в особом порядке» Артузову вынесли председатель Военной коллегии Верховного суда СССР Василий Ульрих, заместитель прокурора СССР Григорий Рогинский и от НКВД… все тот же Лев Бельский! Это вообще неслыханно! Нигде в мире, в том числе и в СССР, закон не позволял, чтобы обвинительное заключение подписывал и выносил приговор один и тот же человек!

В этот день вместе с Артузовым были осуждены «в особом порядке» также его многолетний помощник по Иностранному отделу ОГПУ-НКВД старший майор госбезопасности Михаил Горб, выдающиеся советские разведчики, работавшие с Артузовым и в ИНО, и в Разведупре Красной Армии корпусные комиссары Федор Карин и Отто Штейнбрюк, видный разведчик в Германии Александр Гордон (один из основателей берлинской ветви знаменитой в годы мировой войны «Красной капеллы»), а также чекисты Владимир Кононович и Яков Лоев.

В архиве сохранилось жуткое, написанное от руки распоряжение Ульриха коменданту Военной коллегии Верховного суда СССР о немедленном расстреле всех семерых осужденных.

Это распоряжение — с юридической точки зрения филькина грамота. Приговор Военной коллегии даже в те времена все-таки представлял из себя документ, составленный по строгой форме. Там означалось время начала и окончания судебного заседания (каковое редко длилось более 15 минут), перечислялся состав суда: председатель, два члена, секретарь и т. д. Такого документа по отношению к Артузову и другим шестерым нет. Ссылка на Военную коллегию — прикрытие для коменданта коллегии Игнатьева, который без особого документа просто не имел права передавать осужденных в руки исполнителей.

Ксерокопия расстрельной записки воспроизводится в данной книге нами впервые. Обращаю внимание читателей, что против каждой фамилии — две галочки карандашом. Их проставил исполнитель уже в подвале одного из зданий НКВД в Варсонофьевском переулке, где и производились казни. Первую галочку — когда принимал обреченного, вторую — после того как стрелял ему в затылок из нагана. В тот день в Москве было расстреляно, как минимум, тридцать восемь человек. Об этом свидетельствует следующий документ (также впервые воспроизводимый нами в литературе), написанный чернилами от руки.

Тридцать восемь (38) трупов нами приняты и преданы кремации. Комендант Н.К.В.Д. Василий Бло В. Блохин п. нач. отд-ния первого отдела Г.У.Г.Б. (подпись неразборчива)

Почему «как минимум»? Потому что данный акт фиксировал посмертную судьбу только тех казненных, чьи тела были кремированы. Но доподлинно известно, многих расстрелянных хоронили по ночам в безымянных могилах на всех московских кладбищах.

До сих пор, поскольку речь шла о крупных процессах, в числе жертв «большого террора» назывались преимущественно видные деятели партии и государства: наркомы, члены Политбюро и ЦК, маршалы, командармы, профессоры… Их было много, не одна тысяча, но ведь объективные цифры называют сотни тысяч и даже миллионы расстрелянных, брошенных в тюрьмы и лагеря.

Только в последние годы вначале стыдливо, а затем все более открыто стали писать о том, что в подавляющем большинстве своем в ежовщину (как и ранее, во времена Генриха Ягоды, и позднее, при Лаврентии Берия и Викторе Абакумове) пострадали от массовых репрессий люди вовсе не именитые: крестьяне, рабочие, мелкие служащие, почти все к тому же — беспартийные. Этих-то за что?

Вопрос поставлен неправильно. Следует спросить не за что, а зачем, с какой целью.

Цель простая и грубая. Читатель, безусловно, заметит то место в повествовании Полянского, где Ежов на следствии с гордостью говорит следователю о заслугах НКВД в строительстве гигантов первых пятилеток и т. п.

Это сущая правда. Заслуга НКВД и лично генерального комиссара госбезопасности Ежова в этом несомненна. Пора наконец не только признать, но накрепко и навсегда запомнить: возводили домны Магнитогорска, верфи Комсомольска-на-Амуре, плотину Днепрогэса, копали тоннели московского метро и канала Москва — Волга, прокладывали рельсы БАМа (перечень можно продолжать на нескольких страницах) вовсе не «комсомольцы-добровольцы», о которых сложены песни и сняты кинофильмы, — хотя таковые в этом деле и участвовали, — но сотни тысяч и миллионы заключенных лагерей системы НКВД.