Степан Неустроев - Путь к рейхстагу Страница 5

...Из блиндажа мы вышли в траншею и на месте наметили план атаки. Я не сомневался, что высоту возьмем.

Наша атака для фашистов оказалась неожиданной. Велась она при поддержке артиллерии и увенчалась полным успехом. Потери понесли небольшие - двое убитых, семь раненых. Мы захватили в плен четырех фашистов во главе с обер-лейтенантом и отправили их в штаб полка.

К нам протянули телефонную связь. Рязанцев приказал немедленно окопаться на противоположных от нашей обороны скатах высоты и держаться, во что бы то ни стало держаться!

Закипела работа. Со стороны фашистов не слышалось ни одного выстрела. Вокруг стояла тишина, от которой становилось даже жутковато. Быстро наступала рассвет. С высоты оборота противника просматривалась далеко. Его вторая траншея протянулась перед, нами внизу, метрах в восьмистах.

Настроение у всех было приподнятое. Солдаты шутили. День выдался солнечным. На небе ни единого облачка. И тут тишину нарушил гул самолетов. Они шли со стороны противника. Самолеты держались высоко. Сначала мы не придали им никакого значения" Самолеты пролетели линию фронта. Но скоро они развернулись и с большой высоты пошли в пике на "Зуб".

Рев моторов заглушил все голоса. Тут же на нас обрушились первые бомбы. Землю заволокло дымом, она тряслась, как в лихорадке. Казалось, что мы не на высоте, а на какой-то маленькой щепке и плывем по волнам. Окопы осыпались. А налет все продолжался. Едва одна группа штурмовиков отбомбится, как ее сменяет новая эскадрилья "юнкерсов". И так два часа... Они показались нам длиннее суток.

Не успели мы, уцелевшие после бомбежки, отряхнуть с себя землю, как на высоту двинулись десять танков. За ними шла пехота. В разгар боя связь с полком нарушилась.

Но танки до высоты не дошли. Их остановила наша артиллерия. Огонь был сильным, а главное - точным. Почти одновременно запылали три танка, остальные повернули назад. Пехота фашистов сначала залегла. Ряды ее расстроились. Но вскоре гитлеровцы стали накапливаться в лощине и готовиться к атаке.

К тому времени мы понесли уже большие потери. Но оставшиеся в живых были готовы к дальнейшим боям. И когда фашисты пошли в атаку, мы их встретили плотным огнем.

Немцы откатились, оставив десятки трупов. Передышка оказалась недолгой. В воздухе снова появились, самолеты. На высоту опять двинулись танки и пехота.

За день они трижды атаковали нас и, неся потери, отступали. Вся высота чернела воронками от бомб и снарядов. Ни траншей, ни окопов на ней не оставалось. Все было разрушено.

Наступила ночь. Она прошла спокойно. Раненых мы отправили в тыл.

Перед рассветом на высоту пришел капитан Кондратьев. По должности он был начальником разведки полка - ПНШ-2. Он сообщил:

- Командир полка приказал отходить на линию своей обороны.

До войны я видел немало кинокартин и запомнил на всю жизнь правило: командир последним покидает корабль или позицию. Решил поступить так же. Всех направляю в тыл. Сам с Володей Юсуповым остаюсь на высоте с ручным пулеметом, чтобы прикрыть отход. Фашисты не замедлили открыть артиллерийский огонь. Как отошли мои бойцы, я узнал только через несколько месяцев. А тогда...

Мы с Юсуповым находились в полуразрушенном окопе. На высоте снаряды рвались редко. Идти в атаку пехота фашистов не решалась.

Пребывание на высоте стало бессмысленным. Мы спустились вниз и двинулись к своей траншее. Когда до нее оставалось три-четыре метра, между мной и Юсуповым разорвался снаряд. Мы бежали почти рядом. Взрывной волной меня бросило в одну сторону, Юсупова - в другую. Я упал на спину. Дыхание перехватило, на губах появилось что-то теплое и липкое. Я потерял сознание. Уже в медсанбате я узнал, что Володю Юсупова убило. Из семидесяти восьми человек в живых осталось двадцать четыре.

Выжить!

Я пришел в сознание в медсанбате на пятые сутки. Туловище было туго стянуто бинтами. Я знал, что ранен тяжело, и, испытывая мучительные боли, думал о главном: выжить! А жить хотелось, очень хотелось. Мне исполнилось только девятнадцать лет.

Целый месяц я как нетранспортабельный пролежал в медсанбате. Потом здоровье пошло на поправку, и меня эвакуировали в тыл. На автомашинах, в железнодорожном эшелоне под частыми бомбежками нас увозили все дальше от фронта. Я попал в Кострому.

В госпитале я лежал в светлой комнате на койке с двумя белоснежными простынями. Рай!

Но вот прошло два месяца, и "рай" стал невыносим. Сводки с фронтов приходили тревожные: немцы взяли Ростов, рвутся к Волге. На каждом обходе раненые просили врача быстрее выписать их из госпиталя. Просил и я.

Однажды врач сказал мне: "Не торопись с выпиской, после тяжелого ранения комиссия даст тебе отпуск, поедешь домой". Это было неожиданным. Признаться, мне очень хотелось побывать в Березовске. Отец, мать, сестры и братишка, конечно, будут рады. В то же время я думал о фронте. Так и прожил последние дни в госпитале: мысленно находился то в родном Березовске, то в своем полку.

И вот наступило утро, в которое я должен был предстать перед комиссией. В коридорах, в вестибюле и во всех тамбурах толпился народ. На комиссию вызвали человек восемьдесят. Медсестра, которая устанавливала очередь, вышла из дверей. Все стихли.

- Неустроев, на комиссию!

...Здоровье проверяли несколько врачей, между собой они о чем-то говорили вполголоса. Я подумал: "Очевидно, советуются, на сколько месяцев дать мне отпуск". Осмотр закончен. Председатель комиссии - пожилой военврач - снял очки и весело сказал:

- Хорошо поправился. Годен к строевой! Хочешь на фронт?

Я ответил:

- Конечно...

Не мог же сказать, что хочется домой.

Так закончилась долгожданная для меня комиссия.

В тот же день получил документы и уехал на Северо-Западный фронт. Дорога оказалась длинной и трудной, и я не раз вспоминал госпиталь. Много думал и о доме. Теперь мне стало грустно оттого, что я не побывал в Березовском. Как там мать, отец, сестры и братишка?

В дороге из одной раны, зажившей неделю назад, стало сочиться, и на нее пришлось наложить повязку.

Отдел кадров фронта я разыскал неподалеку от станции Гузятино Калининской области в густом болотистом лесу. Моросил мелкий осенний дождь. Бушлат, выданный в госпитале, оказался великоватым, он сильно намок, отяжелел. От усталости и слабости я еле держался на ногах. Зашел в землянку отдела кадров. На меня дохнуло запахом раскаленной докрасна железной печки и махорочным дымом.

Ну вот и конец восьмидневным скитаниям от Костромы до Гузятино. Сейчас обсушусь, отдохну в тепле, а потом можно будет идти и дальше. Стал в очередь. Возле стола, за которым сидел майор, толпилось до двух десятков командиров, пришедших, как и я, за направлением.