Николай Реден - Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919 Страница 5

Боевые действия составляли постоянный источник радости и тревоги. Первые успехи в Восточной Пруссии, глубокое проникновение русской армии на территорию Австрии, остановка наступления немецких войск на Париж обнадеживали, но не порождали полной уверенности или ложных надежд на скорую победу. Вынужденное отступление из Австрии, оставление Варшавы и провал англо-французского наступления на турецкие проливы переживались болезненно, но не приводили в отчаяние. Вера в свою армию была непоколебима, никто не сомневался в боевых качествах солдат. Командиры тоже пользовались доверием общества.

Имена генералов Алексеева, Брусилова, Рузского, а также адмиралов Эссена и Колчака были постоянно на слуху, но наибольшей популярностью пользовался великий князь Николай — главнокомандующий Русской армией. Его впечатляющая внешность и личные качества привлекали и военных и гражданских лиц. Он неукоснительно выполнял необходимые обязанности и выражал свое мнение открыто, без обиняков. Ходили разговоры, что великий князь, грозный во гневе, увольнял со службы и даже подвергал телесному наказанию генералов за неподчинение приказам. Было это правдой или нет, значения не имеет; солдаты верили, что с главнокомандующим шутки плохи, что он не терпит пренебрежения долгом, каждый, кто будет уличен им в безответственности, подвергнется наказанию независимо от звания и положения. Фронтовики верили в это, и их веру разделяли широкие круги общественности.

Все соглашались в том, что командование вооруженными силами России отвечает требованиям войны. Русские солдаты не посрамили себя на полях сражений с пруссаками, русские генералы не уступали в разработке тактики и стратегии знаменитому германскому Генеральному штабу, и результаты не давали повода для разочарования. Да, мы потерпели ряд поражений, уступили значительную территорию, но снова и снова русская армия перехватывала инициативу и вынуждала немцев занимать оборону. Российский Балтийский флот в условиях безусловного превосходства германского флота оставался грозной силой: он парализовал активность противника в Балтийском море, а когда немцы попытались навязывать бои, отбивал атаки, нанося тяжелые контрудары. В целом имелись веские основания гордиться действиями армии и флота, особенно учитывая ухудшающуюся ситуацию с военным снабжением, которая вскоре стала очевидной.

Никакая цензура не могла утаить сведений об удручающей нехватке военного снаряжения. В обстановке поступления с фронта в городские госпитали и сельские больницы бесконечного потока раненых ничто не могло скрыть истинного положения вещей. Было непереносимо представить безоружных русских солдат, противостоящих прекрасно оснащенному современным оружием врагу, сытому и хорошо обмундированному. Пренебрежение и даже безразличие к солдатской судьбе со стороны ответственных чиновников вызывали возмущение.

Ни один из посетителей госпиталей не мог оставаться безразличным к внезапно обнаружившимся фактам положения на фронте. Впечатление усиливалось и оттого, что ни один из офицеров и солдат не жаловался и не делал попыток переложить на кого-либо вину за происходящее. Открытие приходило в результате случайно оброненного слова. Припоминаю два случая, которые произвели на меня неизгладимое впечатление.

Однажды я пришел к дальнему родственнику, служившему в полевой артиллерии в звании капитана. Он был ранен в лопатку осколком артиллерийского снаряда, пролежал несколько недель в постели и переводился в один из армейских госпиталей на Кавказе. Когда я собирался уходить, капитан сказал:

— Надеюсь, что вскоре смогу вернуться на свою батарею и, может быть, обнаружу там хоть сколько-нибудь снарядов. Знаешь, в последние несколько недель моего пребывания на фронте у нас вообще не было снарядов, а у линии фронта мы оставались лишь с той целью, чтобы убедить свою пехоту, что наша артиллерия еще жива, что у нас еще есть пушки…

Несколько месяцев спустя я сидел у постели солдата, которому всадили в живот полдесятка пуль. Солдат был добродушным, голубоглазым богатырем из деревни, расположенной рядом с нашей дачей. Широко улыбаясь, он рассказывал мне, в чем разница между немцами и австрийцами.

— Нам казалось, что мы в отпуске, когда наш полк перебросили на Австрийский фронт. Большинство австрийцев воевать не хотят, — говорил солдат. — Немцы другие! Но мы могли бы их научить кое-чему, если бы имели вполовину больше пулеметов и снаряды к пушкам!

Эти рассказы невозможно было слушать без острого ощущения своей вины за то, что находишься в безопасности в то время, когда на фронт отправляются солдаты, чтобы сражаться голыми руками против самой технически оснащенной армии мира. Возникали и более сильные ощущения: вера в то, что русский солдат способен совершить чудеса, острое желание предоставить ему такую возможность и решимость наказать людей, увиливающих от выполнения своих обязанностей.

Что касается исправления положения, то для этого был принят ряд мер. Учредили военно-индустриальный комитет, объединивший предпринимателей, представителей всех направлений общественного мнения и министерства обороны. Промышленное производство довели до максимального уровня. На правительства Великобритании и Франции оказывалось постоянное давление, с тем чтобы они помогли оснастить Русскую армию ради общего дела. Разместили военные заказы в Америке. Появились признаки того, что худшее позади. Оставалась невыполненной еще одна задача: наказание чиновников, прямо или косвенно ответственных за возникшие трудности.

Конкретно некого было винить за то, что Русская армия оказалась в таком положении. Среди воюющих сторон только Германия осознавала масштабы войны, во всех других странах оценки военных экспертов были неадекватны. Когда же разразилась война, эти просчеты сказались на России, где промышленность более, чем в других странах, отставала в развитии. Переведя производство на военные рельсы, Англия и Франция смогли удовлетворить потребности Западного фронта. В России же, хотя заводы работали круглые сутки, выпуск военной продукции оказался недостаточным для удовлетворения нужд армии. Подобная ситуация не поддавалась контролю ни одного из правительственных учреждений, но были другие обстоятельства, за которые военный министр генерал Сухомлинов нес прямую ответственность.

Объектом общественного негодования, спровоцированного недостаточным военным обеспечением, оказалось военное министерство. Некоторые открыто обвиняли генерала Сухомлинова в казнокрадстве и измене. Другие, более радикальные, требовали отставки министра, поскольку он потерял доверие армии и народа. Но правительство упорно отказывалось считаться с общественным мнением, что имело следствием враждебное противостояние народа и власти.