Вячеслав Козляков - Борис Годунов. Трагедия о добром царе Страница 5

Несколько позднее, в 1835 году, М. П. Погодин прошел-таки драматической дорогой Пушкина и написал «истории в лицах» о царе Борисе Федоровиче Годунове и о Димитрии Самозванце. Значимым для восприятия Бориса Годунова оказался и гимназический учебник, написанный М. П. Погодиным. В нем историк стремился предложить «очищенный» от исторических наветов образ правителя Годунова. «Сей знаменитый муж, — писал М. П. Погодин, — обладал великими государственными способностями и четырнадцать лет его управления при Феодоре, равно как и семь его собственного, были счастливейшим временем для России в XVI веке»[25]. У известного историка были последователи, развивавшие апологетическую линию в освещении истории царя Бориса[26]. Даже конкурент М. П. Погодина на поприще писания русской истории и гимназических учебников, Николай Герасимович Устрялов, отдавал должное Годунову: «Он вполне разумел искусство управлять государством, сделал для России много и еще более готовил ей в будущем»[27].

Наконец, больше всего М. П. Погодин стремился «очистить» облик Годунова от самых тяжелых исторических обвинений в вечном прикреплении крестьян к своим владельцам. Историк отрицательно отвечал на вопрос, сформулированный им в заголовке статьи «Должно ли считать Бориса Годунова основателем крепостного права?». По мнению М. П. Погодина (не столь далекому от истины), в закрепощении крестьян на рубеже XVI–XVII веков были виноваты «обстоятельства», никакого закона о прикреплении крестьян к земле, принятого при участии правителя Бориса Годунова, не существовало[28]. Статья М. П. Погодина была ответом исторического публициста, включившегося в обсуждение великой Крестьянской реформы 1861 года. Историк прежде всего использовал удобный повод, чтобы защитить своего любимого исторического героя.

Две линии восприятия Бориса Годунова — обвинительная и оправдательная — часто пересекались друге другом. Дмитрий Петрович Бутурлин, автор первой «Истории Смутного времени в России», вслед за Погодиным, тоже считал эпоху царя Федора Ивановича «счастливейшим» временем для России. Однако Борис Годунов у него все-таки «хитрый и честолюбивый вельможа», по «воле» которого был убит царевич Дмитрий и введено крепостное право[29]. В «Повествовании о России» Николая Сергеевича Арцыбашева разноречивые сведения источников складываются в более чем благоприятный портрет Бориса Годунова, но историк не умолчал и об отрицательных чертах «Правителя»: «Он — одаренный превосходными красотою, умом и весьма сильным красноречием — властвуя, делал много удивительного, и никто из вельмож Российских не мог уподобляться ему ни телесной наружностью, ни рассуждениями; однако был лукав, властолюбив»[30]. Восстанавливая историческую канву событий, связанных со смертью царевича Дмитрия, Н. С. Арцыбашев полностью доверился Угличскому следственному делу, присоединившись к версии о случайной гибели последнего сына Ивана Грозного.

С темой магистерской диссертации «Об историческом значении царствования Бориса Годунова» вступил в 1849 году на историческое поприще Платон Васильевич Павлов. Он предложил по-новому посмотреть на Годунова как на правителя, в определенный момент решавшего самые насущные задачи. В соответствии с обсуждавшейся тогда концепцией перехода родового быта в государственный, П. В. Павлов последовательно показывает, как внутренняя и внешняя политика Бориса Годунова привела «к благосостоянию той державы, над которой он властвовал». Все это позволяло сделать итоговый вывод о том, что Годунов «превосходно выполнил свое призвание»[31]. В ряду тех, кто стремился «очистить» облик Годунова, может быть назван и Николай Полозов. Он признавался, что всегда со скорбью смотрел на «полуразрушенную, сиротеющую и как бы отверженную гробницу Годуновых» в Троице-Сергиевом монастыре[32]. Но чувство сострадания, конечно, не может заменить отсутствия исторических аргументов при решении старого вопроса о «вине» Бориса Годунова в убийстве царевича Дмитрия.

Новой вехой в изучении годуновской эпохи стала «История России с древнейших времен» Сергея Михайловича Соловьева. В 7-м и 8-м томах его труда, впервые опубликованных в 1857–1858 годах, Борису Годунову уделено немало страниц. С. М. Соловьев изначально оговаривается, что «считает непозволительным для историка приписывать историческому лицу побуждения именно ненравственные, когда на это нет никаких доказательств»[33]. Следуя своему правилу, Соловьев сомневался во многих обвинениях, адресованных Борису Годунову. Однако ссылаясь на летописи, автор «Истории России» вынужден был говорить, что на пути к власти правитель «пролил много крови неповинной». Соблюдая, насколько возможно, беспристрастность, С. М. Соловьев приводил благоприятный отзыв современника о Борисе Годунове. Но дальше, подробно, с опорой на архивные документы характеризуя «правительственную деятельность» времен царя Федора Иоанновича, историк показал, как «честолюбие» Годунова все больше влияло на дела государства.

Говоря о роковой для династии Рюриковичей гибели царевича Дмитрия, историк определенно оказывается на стороне обвинения, хотя читатель подводится к этой мысли только исподволь. Соловьев считал, что достичь могущества Годунову помогла определенная работа «сосредоточения власти», проведенная «прежними государями». Однако будущее было «страшно» для «достигшего первенства» Бориса: «тем страшнее, чем выше было положение его настоящее. У Феодора не было сына, при котором бы Годунов, как дядя, мог надеяться сохранить прежнее значение…»[34] При этом Борис Годунов не был единственным, кто должен был «бояться за свое будущее». Среди них оказывались те, кто был «обязан выгодами своего положения Годунову», и другие вельможи, по решению которых царевич Дмитрий и его родственники Нагие были отправлены «в изгнание». Следствие по делу о гибели царевича Дмитрия Соловьев считал «недобросовестным». «Не ясно ли видно, — писал он в «Истории России», — как спешили собрать побольше свидетельств о том, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, не обращая внимания на противоречия и на укрытие главных обстоятельств». Поэтому Соловьев склонен был согласиться с отразившимся в летописях общим указанием на Годунова как виновника смерти царевича: «Собор обвинил Нагих; но в народе винили Бориса, а народ памятлив и любит с событием, особенно его поразившим, соединять и все другие важные события»[35].