Алексей Федоров - Коммунисты уходят в подполье (Подпольный обком действует - 1) Страница 5

Утром 8 августа первая группа областного партизанского отряда ушла из Чернигова к месту своей дислокации. День был теплый, парило, ждали дождя.

Семьдесят человек, кто в ватниках, кто в драповых пальто, кто в кожанке, кто в шубе, уходили в лес.

Я провожал товарищей. Шли они пока всего лишь на практику, привыкать. Да именно так и была определена их задача. Пусть и командиры, и рядовые представят себе, что они уже партизаны. Пусть учатся прятаться, стрелять, невидимо подползать к "вражеским объектам".

Когда товарищи скрылись за поворотом, я долго смотрел им вслед.

10 августа уже весь областной отряд прибыл на место назначения - в урочище Гулино, Корюковского района, у реки Сновь. Этот участок был избран потому, что, по нашим расчетам, там не должно было произойти больших боев: партизаны смогут пропустить мимо себя фронт и остаться незамеченными.

Привлекли нас и природные условия. В густом кустарнике, покрывающем почти все побережье реки Сновь, можно укрыть целую армию. А в двух-трех сотнях метров от берега начинается лес.

На следующий день я навестил товарищей.

Командир группы капитан Кузнецов, бывший работник Осоавиахима, и комиссар товарищ Демченко, заведующий военным отделом обкома, уже роздали будущим партизанам оружие, регулярно занимались военным обучением: стрельба по цели, чистка винтовок, Устав строевой службы, Устав гарнизонной службы... Типичный лагерь Осоавиахима. Еды сколько угодно, опасности пока никакой... как будто и войны нет.

В Чернигове товарищам был дан наказ: не общаться с населением, не обнаруживать себя, но партизаны, очевидно, посчитали, что эта директива условна, и стали ходить в села за молоком, а кое-кто из молодежи погулять с девчатами.

По вечерам в лагере пели, плясали под гармошку. Что ж, природа чудесная. Тепло. Когда б не винтовки в козлах - просто дом отдыха.

В двенадцатом часу люди группами повалили в казармы: большой, хорошо оборудованный дом лесничества. Начальство расположилось там на кроватях, а рядовые на хорошо просушенном, душистом сене.

Но как только народ улегся, а кое-кто уснул, по моему приказу был дан сигнал "тревога". Я заставил заспанных людей выстроиться в шеренгу, приказал немедленно покинуть казарму и никогда больше не возвращаться в нее. Располагаться, сказал я им, надо в кустарнике, в шалашах и, пока нет вражеских войск, прятаться от населения.

- Сумейте жить так, чтобы никто не знал о вашем существовании!

Кто-то подошел ко мне и начал горячо уговаривать:

- Там же болота, люди простудятся.

Но когда в небе заурчали немецкие самолеты и стали бросать осветительные ракеты, народ примолк, съежился...

Немцы летели бомбить Чернигов.

*

Самое скверное настроение, в каком я находился когда-либо в жизни, было у меня в дни 23 - 29 августа 1941 года.

Я ездил в Военный Совет Центрального фронта. На обратном пути в Чернигов мне повстречалась колонна легковых машин, я остановил головную и спросил сидящих в ней: "Кто, куда?" Проверили взаимно документы. Оказалось, что едут руководители Гомельской области и с ними секретарь ЦК КПб) Белоруссии товарищ Эдинов.

- Наши оставили Гомель, - сказал мне товарищ Эдинов. - Немцы движутся на Чернигов.

В обком я приехал очень усталым, голодным. Мне принесли в кабинет тарелку борща, я устроился у окна, поставил тарелку на подоконник.

Завыла сирена. В последнее время тревоги объявлялись раз по двадцать в день. Я уже привык к ним и часто не уходил в убежище. Интенсивных бомбежек еще не было.

Продолжая есть, я смотрел в окно. Мне была видна значительная часть города. Глядя поверх, крыш, я заметил вдали несколько самолетов. Из-за туч вынырнула еще одна черная стая, а через минуту немцы были над городом. Я видел, как сыплются бомбы, даже точно определил: первым взлетел на воздух театр, за ним здание областной милиции, почтамт... А я машинально продолжал есть. Бомбардировщики проплыли над зданием обкома. Взрывы, трескотня пулеметов, огонь зениток слились в ужасный гул... Люди метались по улицам. Кто-то страшно кричал, нельзя было понять - женский это или мужской голос.

Я вышел из кабинета и отправился в убежище. Мною овладело оцепенение. Ко мне подходили товарищи по обкому, я машинально отвечал на их вопросы. Было такое чувство, будто на плечи легла неимоверная тяжесть.

В затемненном коридоре меня остановил какой-то незнакомый человек.

- Я здесь с утра, товарищ Федоров. Приехал из района...

- Слушаю вас.

- Я исключен, из партии, подал апелляцию в обком... Идет война, товарищ Федоров, как же мне вне партии?..

- Но вы слышали, объявлена воздушная тревога. Чтобы разобраться в вашем деле, мне нужно вызвать товарищей, просмотреть документы. А товарищи в убежище... Прошу зайти завтра.

- Завтра будет поздно. Немцы подходят к нашему району...

В это время бомба разорвалась так близко, что под нами пол заходил.

На приезжего это не произвело особого впечатления. Я ускорил шаг. Он продолжал идти рядом со мной.

- Поймите, товарищ, - сказал я, - в такой обстановке невозможно.

- Да, да, - согласился он печально и протянул мне руку.

Лицо его я не запомнил. Но рукопожатие его было хорошим. Я искренно пожалел, что не смог ничего сделать.

Впервые я провел всю ночь в убежище. Немцы прилетали двенадцать раз. Сидеть и пассивно пережидать, ничего не видя и не зная, - занятие унизительное.

Утром, хотя тревога не прекращалась, я вернулся в обком.

Черные клубы дыма висели над крышами домов, языки пламени рвались к небу. Куда ни глянешь - всюду горит. Пожарные пытались заливать пламя Но что можно было сделать, когда ежеминутно возникали все новые и новые очаги и все в большем количестве! Люди уже не в силах были бороться с огнем.

К этому времени в Чернигове осталось всего несколько сот человек почти все население эвакуировалось.

Немецкое командование не могло не знать, что в городе нет ни воинских частей, ни военных объектов Германские летчики уничтожали каждое сколько-нибудь заметное здание, гонялись за каждым человеком, попадавшим в поле их зрения. Немецкие летчики действовали по звериной программе фашизма.

В перерыве между налетами я решил объехать город.

Мы поехали по улице Шевченко. Пламя вырывалось из окон каждого третьего или четвертого дома. Навстречу нам скакала хромая лошадь. Шоферу пришлось свернуть на тротуар, иначе обезумевшее животное налетело бы на машину.

Позади нас, метрах в пятнадцати, не больше, рухнула стена. Горящие балки завалили лошадь.

На широком тротуаре ползал на четвереньках какой-то человек в шляпе и очках. Я окликнул его. Он не ответил. Шофер остановил машину, я еще раз позвал.