Эдуард Хруцкий - Тени в переулке (сборник) Страница 5

По всем делам он давно уже должен был сидеть в окопе и палить в немцев из мосинской винтовки. Но у Шведа была бронь. Ее давали работникам на оборонных заводах, но Толик не работал на оборону. Он был инвалид и белобилетник и занимался тем, что «держал» два кинотеатра: «Смену» и «Москву».

Каждый день после уроков Швед скликал нас, пацанов поменьше, и мы шли занимать очередь в кассу предварительной продажи билетов.

Детям до шестнадцати после четырех было запрещено посещать кинотеатры, но мы отвечали кассирам, что берем билеты для мамы или тети. Впрочем, кассирши наверняка были замешаны в бизнесе Шведа, поэтому мы свободно покупали то, что заказывал Толик. Билеты мы передавали ему, а дальше в дело вступали ребята постарше.

Итак, люди приходили к кинотеатру и видели надпись: «Все билеты проданы».

А как хочется посмотреть английский фильм «Джордж из Динки-джаза», или «Серенаду солнечной долины», или наш любимый фильм «Жди меня».

И тут как тут молодые люди, которые продают вам билеты в пять раз дороже.

Но чего не сделаешь ради любимого искусства.

На следующий день Швед собирал нас, младшеньких, и вручал каждому по билету в кино и по тридцатнику на двоих.

Мы мчались на угол, где плотная дама в валенках и теплом ватнике резала нам пополам пачку мороженого из суфле «Мишка на Севере».

Билеты Швед обычно давал на вечерние сеансы, когда крутили заграничные кинофильмы. Влияние Шведа распространялось и на строгих билетерш, и нас пускали даже вечером.

Наибольшее разочарование постигло меня, когда Швед презентовал мне билет на американский фильм «Три мушкетера». Это была моя любимая книга, и, когда я увидел на экране поваров, совершающих подвиги вместо любимых мною мушкетеров, огорчение мое оказалось ни с чем не сравнимым.

Пожалуй, никогда в жизни я не испытывал такого горького чувства досады.

Заштопанный экран кинотеатра «Смена» стал для нас, молодых людей сороковых – пятидесятых годов, окном в неизвестное.

Даже глупая комедия «Джордж из Динки-джаза» показывала нам другую, неведомую жизнь и смешную, совершенно нестрашную войну.

А вот «Серенада солнечной долины» стала радостной встречей с совершенно неведомым миром музыки. Мелодии Глена Миллера навсегда вошли в нашу жизнь.

Правда, вот что удивило меня в этом фильме. Я помнил бомбежки сорок первого, голодную зиму, немцев под самой Москвой. Мы, привыкшие к тому, что в подъездах горят синие лампочки, а свет вполнакала – великое счастье, а повидло, полученное по сахарным талонам, – необыкновенная удача, были изумлены, увидев военную Америку с хорошим джазом, ресторанами, веселыми и элегантными людьми, озабоченными тем, кого бы быстрее затащить в постель.

Но потом мне объяснили, что все это туфта и капиталистическая пропаганда, а на самом деле у них линчуют негров. И люди гибнут в тисках безработицы.

Конечно, я поверил этому. Но, повзрослев, понял, что американцы сняли прелестную сказку, так необходимую людям.

Грянул сорок пятый год, победный и прекрасный, и появились в нашем прокате новые фильмы. Перед титрами шла надпись: «Этот фильм взят в качестве трофея в Великой Отечественной войне».

Первым фильмом из этой «колоды», явившимся на наш притягательный экран, стала история любви звезды варьете и скромного инженера.

На экранах СССР блеснула красавица Марика Рокк.

Забыть не могу, какой был ажиотаж. Впервые в нашем кинозале появилась сексуальная красотка. Московские мужики сошли с ума, а дамы тщательно искали недостатки в ее внешности и туалетах.

По школам Москвы умельцы продавали переснятые с экрана фотографии полуобнаженной звезды.

Однажды ко мне подошел мой товарищ по школе Сева и сказал:

– А ты знаешь, что Марика Рокк появляется на экране совсем голая? Но это показывают только на послед нем сеансе.

Последний сеанс начинался в двадцать три часа. Мы бросились к благодетелю Шведу. Он выслушал нас, хитро ухмыльнулся и принял следующее решение:

– Провести вас на последний сеанс я не смогу, но вот на шесть устрою, а вы спрячьтесь. Сумеете затыриться как следует, увидите свою голую бабу. Не сумеете – под зад коленом.

Где мы только не прятались: и за ящиками буфета, и в кабинке мужского туалета, и за пыльной бархатной портьерой. В зал мы не вошли – вползли.

Снова отсмотрели знакомый фильм, но голой героини так и не заметили. С некоторым ужасом возвращались домой. Время было полпервого ночи, и кара за это нас ждала соответствующая.

Много позже я узнал, почему выпустили на экраны фильм, так не похожий на нашу кинопродукцию. Бессмертные полотна «Клятва», «Сталинградская битва», «Мичурин» не давали сборов, а деньги были очень нужны, их дала нам австрийская актриса.

Но даже секс-бомба тех дней не могла сотворить экономического чуда, тем более что товарищи идеологи во главе с незабываемым Ждановым начали благородную борьбу за нравственность.

Из отечественных фильмов стали вырезать сцены с поцелуями, причем резали беспощадно. Я очень хорошо помню фильм «Это было в Донбассе», остросюжетную ленту о комсомольцах-подпольщиках. Роль активной комсомолки-разведчицы играла Татьяна Окуневская.

По замыслу автора сценария Бориса Горбатова, она трижды встречается со своим любимым в разных трагических обстоятельствах. И столько же раз целуется. Причем делает это весьма продолжительное время.

Сидящие в зале пацаны начинали громко считать:

– Раз! Два! Три!

И вот однажды, когда мы приготовились начать отсчет, никакого поцелуя на экране не состоялось. Герои просто приблизились, а потом разошлись, как истинные друзья-комсомольцы.

Поцелуйную порнографию уничтожали беспощадно. Даже в трилогии о Максиме герои бросаются друг к другу, а потом как-то странно отскакивают, словно вместо любимой девушки герой увидел старуху смерть.

Мы, мальчишки, знавшие наши советские фильмы практически наизусть, сразу замечали отсутствие поцелуев на экране. Целовать можно было только убитого врагами красного бойца, да и то после соответственной речи комиссара. Как в фильме «Пархоменко».

Но зрители замечали это. Замечали и огорчались: почему в любимых комедийных мелодрамах «Горячие денечки», «Сердца четырех», «Близнецы» напрочь исчезли лирические сцены. Огорчались и все реже ходили в кино.

А кинопрокат – огромные деньги. И они, как никогда, были нужны государству.

В самом конце войны совершенно штатского человека, причем возраста давно не призывного, «приглашали» в соответствующие инстанции и, присвоив высокое воинское звание, приказывали послужить отечеству. Почему-то всем новоявленным новобранцам присваивали звание подполковника.