Стейси Шифф - Клеопатра Страница 5

В сумерках Аполлодор провел двухвесельную лодку в восточную александрийскую гавань и незамеченным подобрался к стенам дворца. Гавань лежала во тьме, но остальное побережье озарял свет величественного маяка в четыреста футов высотой, одного из чудес света. Башня возвышалась в полумиле от Клеопатры, на краю рукотворного мыса на острове Форос. Несмотря на столь яркое освещение, царица оставалась невидимой. Перед тем как лодка причалила к берегу, она забралась в большой кожаный мешок. Аполлодор завязал мешок, надежно затянул шнур и перебросил ношу через плечо. Вот единственное косвенное свидетельство о том, какого роста была Клеопатра. Слуга бережно пронес драгоценную ношу через окружавшие дворец сады, мимо роскошных вилл и нарядных портиков, растянувшихся почти на милю. Аполлодор — не единственный, но, безусловно, главный участник операции по возвращению своей госпожи из пустыни во дворец — хорошо знал эту часть города. На его плече Клеопатра миновала дворцовые ворота и оказалась прямиком в покоях Цезаря, которые прежде были ее собственными. Одно из самых удивительных возвращений домой в истории. Многие королевы возникли из ниоткуда, но лишь Клеопатра вышла на арену мировой истории из кожаного мешка вроде тех, в которых перевозили папирусы и золотые слитки. С тех пор царице нередко приходилось идти на уловки, чтобы спастись. Много позже она сговорится с другой женщиной, чтобы бежать, спрятавшись в гробу.

Мы не знаем, в какой момент Цезарь обнаружил пришелицу. Едва ли она предстала перед римлянином «во всем блеске царственной красы», как писал один историк, в одеждах, украшенных золотом и драгоценными камнями, как настаивает другой, или хотя бы просто хорошо причесанной. Вопреки мужским фантазиям, многим поколениям художников и двум великим английским пьесам, Клеопатра была одета в простую льняную тунику без рукавов. Ее единственным украшением была диадема или белая повязка на лбу, атрибут царской власти. Клеопатра была единственной женщиной в Египте, имевшей право носить такую. Она ни за что не появилась бы перед Цезарем без диадемы. С другой стороны, у нас есть немало свидетельств того, что царица «умела очаровать любого собеседника». Мало у кого находились силы противостоять ее обаянию. Для людей того времени сама смелость маневра — внезапное появление прекрасной молодой царицы в покоях собственного дворца, где даже Цезарь чувствовал себя не слишком уверенно — говорила о том, что здесь не обошлось без чар. По сути, у этой неожиданной встречи было не только личное, но и политическое значение: две совсем разные цивилизации вдруг столкнулись лицом к лицу. Юлия Цезаря, известного развитой интуицией и стремительной реакцией, было трудно удивить. Он и сам не раз появлялся там, где его не ждали, опережая гонцов. (Императору, кстати, пришлось дорого заплатить за прибытие в Египет раньше своих легионов.) Изрядной частью своего успеха этот блестящий стратег был обязан именно «быстроте и непредсказуемости». Нетерпеливый нрав был Цезарю на руку: пройдет всего год, и его девизом станет знаменитое: «Veni, vedi, vici»[4]. Этот железный человек перед решающей битвой приказал своим солдатам не метать дротики во врагов, а разрубать им головы, пообещав, что победа станет достойной наградой за храбрость. Цезарь не ошибся: его войско повергло сторонников Гнея Помпея в бегство. За предыдущие десять лет он преодолел немыслимые препятствия и совершил немало великих подвигов. Баловень фортуны неизменно следовал принципу: на богов надейся, а сам не плошай. Он был из тех, кто не столько полагается на судьбу, сколько изображает фантастическую удачливость. Что ж, по части неординарных решений этот римлянин повстречал родственную душу.

В остальном у юной египетской царицы было мало общего с «пресыщенным любовью мужем, давно перешагнувшим свой зенит» (Цезарю сравнялось пятьдесят пять). О его любовных победах ходило не меньше легенд, чем об успехах на поле брани. В народе этого статного человека с мужественными чертами, выступающими скулами и пронзительными черными глазами звали «мужем всякой женщины и женой всякого мужчины». Если это высказывание и было преувеличением, то лишь во второй части. Клеопатра три года была замужем за родным братом, «сущим младенцем», — тринадцатилетний подросток не считался зрелым даже по тогдашним местным понятиям, — мечтавшим сжить ее со свету. Это потом историки назовут ее «порочной дщерью Птолемея», «бесстыдной сиреной», «крашеной шлюхой», чей блуд «обошелся Риму слишком дорого». Между тем у «царицы блудниц», представшей перед Цезарем в октябре сорок восьмого года, вовсе не было чувственного опыта.

Клеопатра явилась в спальню римлянина не для того, чтобы его соблазнить: она боролась за свою жизнь. Как наглядно показал пример советников ее брата, призом в этой игре было расположение Цезаря. Царице предстояло убедить римлянина, что она всегда была на его стороне, а не на стороне благодетеля своего семейства, чей обезглавленный труп закопали в прибрежной полосе. У Цезаря не было никаких оснований верить египтянке. С его точки зрения, поддержать стоило молодого правителя, располагавшего армией и поддержкой александрийцев. С другой стороны, на совести Птолемея была смерть Помпея; Цезарь мог предположить, что соотечественники скорее простят ему покровительство лишенной трона царице, чем союз с убийцей римлянина. Он давно уже понял, что «люди враждуют с большим рвением, чем дружат». Так что расположение полководца к Клеопатре объяснялось — по крайней мере сначала — не ее неземной красотой, а неприязнью, которую Цезарь питал к Птолемею, и вполне оправданным недоверием к шайке регентов. Царице просто повезло. Как заметил историк, другой на месте Цезаря мог бы взять ее жизнь за жизнь Птолемея. Отрубить ей голову, и дело с концом.

Однако римский военачальник не был кровожадным злодеем. Он, не дрогнув, отправлял на смерть тысячи людей, но ему не раз случалось проявить милость к поверженному врагу. «Ничто не было дороже его сердцу, — утверждал один из генералов Цезаря, — чем милость к побежденному». Особенно если побежденный был отважен, благороден и красноречив. Цезарь хорошо понимал, что значит быть отверженным: в юности он и сам был в бегах. Ему случалось совершать роковые ошибки. Вышло так, что совершенно естественное решение защитить Клеопатру определило дальнейшую судьбу полководца. Когда они встретились, Клеопатра боролась за жизнь; вскоре им пришлось бороться уже вдвоем. Всего через несколько месяцев Цезарю предстояло столкнуться с по-настоящему достойным противником, узнать все прелести тотальной войны и оказаться осажденным в чужом городе войском, вдвое превосходящим его собственные силы. В том, что произошло потом, была доля вины Птолемея и жителей Александрии: шесть месяцев выматывающей осады сблизили молодую царицу и стареющего воина, а в начале ноября Клеопатра поняла, что беременна.