Кристофер Бакли - Прощайте, мама и папа. Воспоминания Страница 5

Пятьдесят семь лет она была женой Уильяма Ф. Бакли-младшего из Стэмфорда (Коннектикут). Миссис Бакли была хорошей матерью своему сыну Кристоферу Тейлору Бакли и бабушкой своей внучке Кэтлин Грег Бакли и внуку Уильяму Конору Бакли.

Мы с Шуджей остановились около «Макдоналдса». Сели напротив друг друга и стали есть бигмаки с жареной картошкой. Жир — враг меланхолии. Я был готов прибавить несколько лишних фунтов в ближайшие дни, для подтверждения правильности своих слов. Твоя мать умерла. Поэтому ешь что хочешь.

— Что случилось с вашей матерью? — спросил Шуджа, прожевав кусок мяса.

— Она умирает, — ответил я.

Так и ответил. Во второй раз я не сумел удержаться от этих слов. Он кивнул, после чего, с сочувствием глядя на меня, склонил голову набок и откусил еще один кусок бигмака. Я был смущен.

— Мне очень нравится в «Макдоналдсе», — сказал я, желая сменить тему.

— О да. — Шуджа повеселел. — «Макдоналдс» — это здорово.

Глава 2

Она уже на небесах

Восемь часов спустя, то есть в девять с небольшим, мы въехали в Стэмфорд. Меня ждал Дэнни, мой лучший друг с тринадцати лет. Со временем он сделался даже чем-то вроде второго сына для моего отца. От него я узнал, что папа отправился в спальню. У отца были проблемы со здоровьем (эмфизема, диабет, апноэ), так что обычно он удалялся к себе сразу после ужина, то есть примерно четверть девятого, поднимаясь наверх на новенькой рельсовой подушке. Потом, как правило, принимал первую из своих бесчисленных снотворных таблеток (в следующем году папино самолечение станет едва ли не главной темой наших разговоров). А в тот вечер, прежде чем подняться к себе, он несколько раз повторил Дэнни: «Зачем Кристоферу ехать в больницу? Она же в коме и не узнает, что он рядом». И Дэнни — добрый, терпеливый, благородный Дэнни — говорил: «Билл, он хочет попрощаться с матерью».

Дэнни отвез меня в больницу. Он сказал, что, хотя папа и объявил, будто больше не поедет туда, он ездил, причем дважды, и каждый раз сам сидел за рулем. Услышав это, я мигнул, так как сам дал твердое указание Дэнни и всем остальным ни при каких обстоятельствах не пускать папу за руль. Движущийся транспорт в его распоряжении становился потенциальным оружием массового поражения и гораздо более устрашающим, чем что-либо, имеющееся в арсенале Саддама Хусейна или Ким Чен Ира. Однако он все же поехал в больницу, и я, как ни странно, был этому рад; еще я был рад тому, что не присутствовал при его прощании с мамой. Я отвлек бы его от его горя. Наверное, это жестоко, но я говорю правду: настоящее горе лучше переживать без свидетелей.

Дэнни оставил меня у двери отделения интенсивной терапии. Медицинская сестра нажала на кнопку. Я вошел. Шикарная, потрясающая миссис Бакли лежала на кровати, сморщенная, с открытыми, но невидящими глазами, с торчащей изо рта трубкой, производя ритмичный шум, когда воздух выходил из ее легких. Я заплакал. Сестра оставила нас одних.

Поставив стул возле кровати, я взял маму за руку, ставшую холодной, сухой, безжизненной. Вскоре вернулась медсестра и сказала, что звонит доктор Д’Амико. Мамин ортопед Джо Д’Амико — добрый, внимательный, участливый человек. Неделю назад он ампутировал на ее левой ноге три пальца. Она ударилась ими в ноябре и, падавшая и ломавшая кости не единожды за свою жизнь, на сей раз, как настоящая викторианка, добралась до постели и стала умирать. Пролежать шесть месяцев после шестидесяти пяти лет курения не лучший режим для легких и сердца. Лишенные нормального кровоснабжения, пальцы были поражены гангреной.

Странно, как кажется мне сейчас, ведь она всегда очень следила за своей фигурой — за своей воистину замечательной фигурой, — но я не помню ни одного случая, когда она хоть как-то напряглась бы ради нее.

Я услышал голос Джо. Он выразил мне свои соболезнования, сказал, что она была замечательной женщиной. Он сказал: «Вы видите не ее. Она уже на небесах».

Мы с Джо никогда не обсуждали вопросы религии. Также сомневаюсь, что мама обсуждала их с Джо. Изначально мама принадлежала к англиканской церкви и считала своим долгом посетить службы на Пасху и Рождество. У нее даже, как положено, был свой пастор, милый скучный старик, который раза два в год приходил к ланчу. В этих случаях она просила своих нью-йоркских гостей, состоявших сплошь из остроумных, веселых, элегантных и более или менее беспутных мужчин: «Только не оставляйте меня с ним наедине!»

Не помню, чтобы мама когда-нибудь произносила что-то имеющее отношение к вере, и это было своего рода достижением, так как она пятьдесят семь лет состояла в браке с одним из самых известных католиков в стране. Однако приличия она соблюдала со старомодной традиционностью. Когда папа записывал в Сикстинской капелле «На линии огня» вместе с принцессой Грейс, Малькольмом Маггериджем, Чарльтоном Хитоном и Дэвидом Нивеном, мама была включена в список приглашенных так же, как папа Иоанн-Павел II. Сохранилась фотография: на маме больше черных кружев, чем на герцогине Гойи, и она похожа на Магдалину, одетую Биллом Блассом.

До сих пор мне неизвестно, религиозен ли доктор Джо Д’Амико, однако его фразеология не вызывает у меня антипатии. Она уже на небесах — довольно мягкий способ сообщить о смерти человека. Она ушла и больше не вернется к нам. (Мои родители любили шутку о бестактном армейском сержанте, который инструктирует своих подчиненных, как помягче сообщить печальную новость рядовому Джонсу: «Итак, ребята, пусть все, у кого матери живы, сделают шаг вперед — НЕ ТАК БЫСТРО, ДЖОНС!» Когда приходит смерть, люди понижают голос и переходят на детский язык. В одной из сцен «Возвращения в Брайдсхед» Ивлина Во, когда лорд Марчмейн при смерти, его любовница-итальянка Кара пытается уговорить его, чтобы он согласился на соборование, гладит по голове и ласково произносит: «Алекс, ты помнишь священника из Мелстеда? Ты был очень груб с ним, когда он пришел тебя проведать. Ты очень обидел его. И вот он снова тут».

Я выразил свою благодарность Джо за все, что он сделал для моей матери. И он спросил: «Хотите оставить маску или позволите природе сделать свое дело?» Тогда я попросил убрать маску.

С собой у меня был карманный экземпляр Книги Экклезиаста. А в голове давно засела цитата из «Моби Дика»: «Самым честным из всех людей был Муж Скорбей, самой честной из всех книг была Книга притчей Соломоновых, и Экклезиаст — сталь, выкованная из страданий». Отправляясь в Вирджинию, я схватил его с полки, полагая, что выкованная из страданий сталь не помешает мне в моем путешествии. Я давно уже агностик, однако не достиг того уровня, чтобы читать «Бога как иллюзию» Ричарда Докинза у постели любимого человека.