Вадим Удилов - Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость Страница 5

Обычно на маршруте от окопов своей пехоты до противника, в зависимости от слаженности и мастерства экипажа, тратилось 15–20 снарядов и несколько танковых пулеметных дисков. Почти треть боекомплекта. Но главные события, как правило, были впереди. Это заставляло нас сверх боеукладки накладывать дополнительно 10–15 осколочно-фугасных снарядов, брать с собой ящик патронов, с десяток гранат Ф-1, именуемых «феньками», пару автоматов, немецких или ППШ, на случай, если загорится танк и бой придется вести вне его, в расположении врага.

Я всегда тщательно готовился к бою. Еще с крымских боев носил трофейный пистолет парабеллум, с длинным стволом и двумя обоймами, маленький дамский вальтер и свой, отечественный, безотказный наган. Партийный билет находился в специальном, крепко пришитом изнутри гимнастерки кармане. Поэтому в левый верхний карман, как бы защищая билет и сердце, укладывался вальтер. В широкие голенища кирзовых сапог втыкался наган. Перед самой атакой я расслаблял поясной ремень настолько, чтобы можно было, повернув пояс, разместить парабеллум в сидячем положении между ногами. А то, не дай бог, зацепишься за что-нибудь в танке, если придется выскакивать из горящей машины. «Фенька» укладывалась в зависимости от времени года: летом в карман брюк, зимой в карман телогрейки. Шинели, даже несмотря на сильные морозы, в атаку не одевали.

…Война подходила к концу. Советские войска воевали уже в Германии, завершали разгром немцев в Венгрии, вошли в Австрию и Чехословакию, а в Курляндии продолжала обороняться окруженная крупная немецкая группировка, ликвидировать которую пока не удавалось.

Среди солдат пошел слушок о готовящемся наступлении. Хотя они не разрабатывали операции, но по отдельным мелким деталям безошибочно определяли планы командования. Например, вдруг недалеко от переднего края саперы начали строить крупный блиндаж. Такие обычно сооружали только для большого начальства. Потянули дополнительную связь, не на вешках, а под землей. Похоже, что связь ВЧ, а такую ниже как командармам не давали. Появились в районе передовой в телогрейках и новых солдатских шинелях неизвестные люди, как на подбор, солидные, в хромовых сапогах, голоса властные — командирские. Поползали и походили небольшими группками с часок, ушли в лощину за лес, сели в джипы и уехали. Для немца издали — солдаты, а от своих бойцов не скроешь — командование провело рекогносцировку. Зачастили штабные машины, офицеры связи, а когда в расположение частей прибыл член ставки, стало ясно: в ближайшие дни предстоит решительный штурм Курляндии.

Начали отбирать добровольцев для танкового рейда в тыл противника. Задачка для других фронтов, где более широкий оперативный простор, может быть, и не такая сложная, а здесь приходилось задуматься.

По замыслу предполагалось отобрать десять танков, посадить на них роту «штрафников» (офицеров, освобожденных из плена), держать их в резерве до тех пор, пока основные силы и средства после мощной артподготовки и авиационной обработки не захватят передние рубежи противника и не выйдут на его артиллерийские позиции. Именно в это время и бросить в прорыв ударную группу танков с десантом, которая, не ввязываясь в бои, на полном ходу должна проскочить восемь километров, захватить мосты и переправу на реке и удержать их до подхода главных сил. «Штрафникам» был обещан возврат офицерских званий и наград, танкистам недвусмысленно намекали о возможности получить, кто останется живой, Героя Советского Союза и совершенно четко говорили о предоставлении двухнедельного, без учета дороги, отпуска домой. А домой, повидать своих близких, страшно хотелось!

Добровольцы нашлись, в том числе и я изъявил желание… Долго, до хрипоты, спорили, как лучше прорваться к мосту, тщательно, по миллиметрам, изучали по карте маршрут движения, выискивая проходы между заболоченными местами. Наконец приняли решение: в прорыв уйти колонной, отстреливаясь вперед, влево и вправо. Автоматчикам с бортов бить из автоматов по флангам. Мы полагали, что при большой плотности обороны врага час наших действий настанет во второй половине дня, а зимой темнеет быстро, так что развитие событий пойдет в удобное для рейда ночное время. В то же время, если пехота с приданными средствами все же доберется до немецких артиллерийских позиций, на группу прорыва до моста останется 5–6 километров пути по тылам противника, где минных полей быть уже не должно. Бросили жребий, кто за кем пойдет в колонне. Мне выпало быть четвертым.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!

Несмотря на мощную артподготовку, массированные бомбардировки авиации, сломить сопротивление противника не удалось. Только к обеду пехота ворвалась в передние траншеи противника. Скрытно продвигаясь за наступающими частями, мы видели и горящие, как свечи, танки и самоходки, и разбросанные здесь и там тела погибших солдат.

То ли нетерпение какого-то крупного командира, то ли ошибка в докладе о выходе пехоты в район артиллерийских позиций, а может, что-либо другое заставило преждевременно бросить в прорыв, скорее не в прорыв, а в атаку нашу танковую группу. Было это около четырех часов дня.

Пошли, как условились, колонной на полном ходу. Взлетел на холм первый танк и тут же на глазах развалился от мощной фугасной мины. Взял влево второй — взрыв от мины показался поменьше, но сорвало башню, и машина загорелась. Круто вправо, стараясь обойти мины, взял курс третий танк, но по башню влетел в болото.

— Васька! По кромке болота и краю холма!

— Понял, командир, — с каким-то чрезмерным, как мне показалось, спокойствием ответил механик, и машина, пробуксовывая на кромке примерзшего болота, пошла, огибая начиненную минами возвышенность.

За холм проскочили два танка. Тяжелые, тридцатипятитонные, Т-34 размесили корку болотной трясины, и следующая, шестая машина пройти уже не смогла.

Сколько ни старался я потом восстановить в памяти хронику развернувшихся за холмом событий, так и не смог. Помнил только, как давил стоявшие за холмом минометы, пушки и их прислугу, в упор расстрелял в капонирах бронетранспортер и тягач. Помнил, как, развернув свою машину, быстро погнал ее к своему второму танку, который к этому времени уже горел. Его люки были закрытыми, но механик-водитель и радист оказались живыми. Я решил подогнать свою машину к горящему танку, прикрываться им от вражеского огня, и пересадить оставшихся в живых танкистов к себе.

Но до конца задуманное сделать не удалось. Вражеская «пантера» все же рассмотрела за горящим танком корму моей машины, и две подряд 88-миллиметровые бронебойные болванки, прорвав около катков баки, влетели в моторную часть и трансмиссию. Танк стоял с наклоном вперед, поэтому огненная лава из пробитых баков стала быстро заливать боевое отделение. Остановить огонь было невозможно: снаряды могли взорваться в любую секунду. Я приказал покинуть машину. Укрылись в немецких окопах, ожидая взрыва и прикидывая пути отхода.