Шарль Азнавур - Прошлое и будущее Страница 5

В ранней молодости Тара побывал в Индии, где обучался искусству магии и, в частности, гипнозу. Мрачный, глубокомысленный, беспокоящий взгляд, в сочетании с бородой, специально отрощенной для полноты образа, придавали моему дяде вид мыслителя, что сильно контрастировало с разгульным образом жизни, который он вел по ночам. Наши родители встретились с ним в Салониках вскоре после геноцида. Отец, в тот момент безработный, неожиданно для себя оказался нанят кузеном в личные секретари. Ему было поручено готовить обертку для таинственных талисманов, приносящих славу и богатство. В Салониках Тара нашел великолепный источник дохода в лице местного судьи, которого убедил в том, что в окрестностях места рождения последнего зарыты сокровища, и, чтобы завладеть ими, необходимо провести «изыскания». Эти гипотетические «изыскания» и выручали дядю каждый раз, когда у него не хватало средств дотянуть до конца месяца. Таким образом, благодаря легковерности наивного чиновника, мамин кузен жил припеваючи шесть месяцев, пока ему не пришлось покинуть город под угрозой лишения свободы. Однажды отец заметил ему, что магическое содержимое флакончиков подходит к концу. «Да помочись туда, и дело в шляпе», — ответил Тара.

Этот Тара не был ни магом, ни прорицателем. Он был артистом и любил хорошо пожить. Один журналист, не помню его имени, но фамилия его была Эзе, посвятил дяде книгу под названием «Факир — мистификатор и его компания». Публикация книги не причинила Таре никакого вреда. Тому, кто дарит мечты, будь он факир, мистификатор, артист или поэт, люди всегда рады.

Но, если вы не против, вернемся к истории моих родителей и моей жизни. Иначе говоря, продолжим! Зарабатывая пением, отец, которому хорошо платили за участие в ностальгических мероприятиях, организуемых русскими и армянскими эмигрантскими общинами, поступил, наконец, на постоянную службу в свою общину. Это позволило нам переехать в более комфортабельную меблированную квартиру на улице Сен- Жак, 73, с замечательными хозяевами. Они нас буквально усыновили. Они — это хозяйка, мадам Пети, которая была родом из Лимузена, ее пес Тото, чей завтрак состоял из большой миски кофе с молоком, в котором плавали кусочки хлеба, сестра Лилиана — не собаки, конечно, а мадам Пети — и муж Лилианы, месье Риголо. Мы, дети, проводили больше времени не на своем этаже, а в чулане. Я играл с уличными мальчишками. Распугивая прохожих, мы спускались по улицам на досках, водруженных на шарикоподшипники.

Мама подрабатывала шитьем и вышиванием для семей нашего квартала и предместья Сент — Оноре. Постепенно родителям удалось накопить сбережения, которые позволили отцу получить относительную независимость и в свою очередь открыть «кавказский» ресторан на улице Юшет, на том самом месте, где теперь находится театр Юшет. Странная все‑таки штука судьба. Моим родителям, которые оба были артистами, но не успели как следует освоить язык «приемной» страны, пришлось заниматься шитьем и ресторанным делом, чтобы сводить концы с концами. Годы спустя, уже после закрытия, ресторан был переделан в театр, а мы с Аидой избрали то, чем должны были бы заниматься наши родители, что было их профессией. Вот как иногда бывает в жизни.

Сады моего детства

Армянский театр

Сады моего детства — театральные кулисы.

Средняя школа — парижские улицы.

Мой учитель — повседневная жизнь.

Нью — Йоркский The Yiddish Theater[10] имел собственное помещение на 2–й авеню. Именно там начинали многие известные киноактеры. Во Франции не было ничего подобного ни для евреев, ни для армян. И все же среди апатридов было много талантливых актеров и певцов, которые плохо говорили по — французски, и поэтому им приходилось соглашаться на любую работу, чтобы прокормить семью. Но сцена притягивала их как магнит. И вот, дважды в месяц, тот или другой из актеров превращался в театрального антрепренера. Процедура всегда была одна и та же. Очередной директор труппы выбирал какой‑нибудь сценарий и обходил неудавшихся актеров, чтобы предложить им роль в будущей постановке — если можно было назвать это постановкой. В 1935—39 годы игралось много новых пьес, в особенности комедий. Самого интересного автора звали Крикор Ваян. Я часто спрашиваю себя, что стало с рукописями его произведений. Теперь их можно было бы поставить в Армении, а если перевести, то и в парижских театрах.

Для распределения ролей собирались у одного из актеров. Обсуждали костюмы, которые жены сошьют для постановки, а затем назначали дату и время репетиций, происходивших, как правило, после работы, все также на дому у кого‑нибудь из актеровпортных, акгеров — грузчиков и линотипистов. Помещение для театра выбиралось в зависимости от средств, которыми располагал антрепренер. При ограниченном бюджете это чаще всего был зал Научных сообществ возле «Одеона». В нем имелась сцена с двумя стационарными декорациями, состоявшими из небольших металлических панно, которые можно было поворачивать к залу то одной, то другой стороной. На одном из них был изображен интерьер в тонах цвета детского поноса, на другом — сад, зелень которого полностью вылиняла. Когда средств было побольше, представление происходило в зале Общества взаимопомощи возле площади Мобер. Если же ставилась пьеса из французской классики, переведенная на армянский язык, в стихах или прозе, то ее играли в зале «Иена», недалеко от одноименной станции метро. Репетиции всегда проходили в очень оживленной атмосфере, поскольку каждый из участников время от времени припоминал детали первоначальной постановки. В день представления занавес всякий раз поднимался в одно и то же время — в девять часов. Публика постепенно собиралась и рассаживалась по местам. Если в девять тридцать зал еще не был заполнен, спектакль начинался в девять сорок пять. Никто не торопился, потому что это событие было поводом для встреч. Лишь артисты, стоя за кулисами, волновались, и, когда занавес, наконец, поднимался, все было в полной готовности. Супруги актеров заранее готовили блюда, которые те по сценарию должны были есть во время спектакля: в большинстве армянских пьес всегда присутствует сцена, где пьют и едят. И пока актеры гримировались — в то время еще не было выражения «наносить макияж» — мужчины, проходя мимо стола, хватали кто долму, кто пахлаву, несмотря на протест супруг, которым пришлось приложить массу усилий и выгадывать из семейного бюджета, чтобы стол на сцене выглядел богатым и изобильным. Поэтому к моменту «застольной» сцены тарелки были уже практически пусты, и актерам теперь уже действительно приходилось делать вид, что они едят и пьют.