Виктор Буганов - Булавин Страница 5

— По дедушке Ермаку, по донскому казаку.

— Не Стенька: на ковре по Волге не поплывешь.

— Стенька Разин на ковре летал и по воде плавал.

Поэтическое восприятие образа Разина сливалось у них со стремлением «тряхнуть Москвой», пойти против бояр, отомстить за обиды и притеснения — ведь «хоть слава казачья, да жизнь-то собачья».

К началу нового столетия Кондрат оказался в Бахмуте, и снова — в должности станичного атамана. Попал в водоворот событий, закрутивший его самого и станичников; выбраться из него удалось, но пережить пришлось немало. Но и опыт атаман приобрел большой — на этот раз в столкновении не с внешними врагами, а со своими, русскими властями.

БАХМУТСКАЯ ИСТОРИЯ

Бахмутский городок свою известность среди донских казаков, да и не только у них, получил по причине простой, но важной: здесь добывали соль и селитру, из которой делали порох. Уже в первый год нового века донцы завели в Бахмуте солеварни. Вскоре здесь один за другим появляются беглые крестьяне, работные и прочие люди из многих русских уездов — Московского, Курского, Арзамасского, Симбирского и иных. Повышенный интерес к нужному и выгодному промыслу проявляют и ближайшие соседи. Недалеко от речек Бахмут, она впадает в Северский Донец с правой, южной, или Крымской, стороны, Красной и Жеребец (с левой, северной, или Ногайской, стороны), располагались городки Белгородского разряда — Соленый, Тор, Маяки (Маяцкий острог), Изюм, Чугуев, Валуйки и другие. Их жители, и в их числе городовые казаки Изюмского и других полков, тоже претендовали на соляные и рыбные промыслы по тем рекам, на лесные угодья и луга. Разгорелась вражда, и обе стороны — донцы и изюмцы с соседями — доказывали свои права, писали в Белгород воеводам и воинским командирам, в Москву — боярам в приказы, самому царю. Ссоры перерастали в стычки. Взаимные нападения заканчивались разорением Бахмутского городка и солеваренных «заводов» — колодцев, из которых поднимали соляной раствор, больших сковород для выварки соли, шалашей для жилья, запасов дров и прочего.

Добыча и продажа соли приносила владельцу «завода» немалые доходы, иногда до нескольких сотен рублей за месяц-другой работы. Солеварнями владели многие — и изюмские, торские жители, и донские казаки, особенно из «старожилых», местной старшинской верхушки. Имелись такие и из прихожих людей, из тех, кто поисправней; большинство же их нанималось в работники к хозяевам солеварен.

Среди владельцев подобных «заводов» числился, можно полагать, и Кондрат Булавин. Недаром его считали не только бахмутским атаманом, но и атаманом над солеварами. То, что происходило на Бахмуте и соседних речках, очень волновало и его, и прочих казаков из его родной Трехизбянской, что на Айдаре, левом притоке Донца, из станиц Краснянской, Боровской, Сухаревой и прочих. Соль нужна всем, и Войско Донское, черкасская старшина бдительно следили за тем, что происходило на Бахмуте и соседних реках.

...За несколько лет до бурных событий, разыгравшихся на бахмутских промыслах, в 1702 году, зимней порой боярину Федору Алексеевичу Головину, главному начальнику Посольского приказа, его дьяк доложил, что пришла донская станица[2]. Неторопливый и сановитый боярин, с умными проницательными глазами, кивнул, спросил:

— Как зовут?

— Тимофей Федоров в станичных атаманах, а с ним в товарищах пять казаков.

— С чем пришли?

— О бахмутской соли просить. На Шидловского, полковника Изюмского, с жалобой — обижает, мол...

— Так-так... Дело сие ведомо. Не первый год о том разговоры и споры длятся. Поди уж, и забыли, когда а отчего началось. Мнится мне, что у бояр князя Ромодановского Григория Григорьевича и Бориса Петровича Шереметева хлопоты были и по сему случаю головы скорбели.

— Истинно так, боярин. И у них, и такожде у боярина князя Долгорукого Якова Федоровича и генерала и воеводы Косагова Григория Ивановича.

— Хороше, дьяче. Ты бы разыскал отписки и грамоты, в коих о том писано.

— Будет сделано, боярин.

— А теперь зови.

Дьяк с поклоном вышел в дверь. Головин скосил глаза к бумагам, лежавшим на зеленом сукне, вздохнул. Глянул в оконце — на улице совсем рассвело, но солнце еле проглядывало сквозь тучи, падали редкие снежинки. Казалось бы, мирно все вокруг, спокойно, тишь да благодать. Да в душе у боярина неспокойно, кошки скребут: «Как-то теперь там у Шереметева со шведами? Каково Петру Алексеевичу? И нарвской конфуз пережить, и армию заново строить, и заводы ставить, и с Карлу-сом воевать. Тыщи дел! А тут еще докука[3] не ко времени — изволь споры донских с изюмцами разбирать. Ох, господи, господи! И что не сидится спокойно? Голодранцы степные!» Боярин, задумавшись, не заметил вошедших станичников. Атаман осторожно кашлянул в кулак:

— Здравствуй, боярин Федор Алексеевич! — Все казаки поклонились в пояс. — Челом бьет тебе Войско Донское!

— Здравствуйте, казаки. Подобру ль доехали? Здоровы ли? Как устроились? Нет ли какой обиды?

— Благодарствуем, боярин. И доехали, и устроились по-доброму, и обиды никакой станица не имеет.

— Какое дело в Москву-матушку привело? С чем Войско Донское послало?

— С делом великим, боярин. Позволь говорить?

— Говори.

Тимофей Максимович, крепкий еще казак, лет сорока с небольшим, чуть выше среднего роста, поглядел на товарищей своих и, почувствовав их молчаливую поддержку, снова обернулся к посольскому начальнику:

— Донские атаманы и казаки, войсковой атаман Лукьян Максимов и все Войско Донское челом бьют: по указу и грамоте великого государя Петра Алексеевича всея России для проходу ратным людям в степи на речке Багмуте, через которую лежит путь к Троецкому и Таганрогу, на новой большой дороге, верховые наши казаки[4] учали селитца и учинили себе от неприятельского приходу крепость, городок построили. И, огородясь, тем местом путь неприятельским людям заняли.

— Погоди, атаман, спросить хочу: что, нападают и тем местам шкоду чинят степняки?

— Так, боярин, нападают ежегодно, а то и по нескольку раз на год; отбивать приходится — то крымцев, то ногайцев, то татар едисанских или кубанских.

— Ишь, не успокоятся никак. Ну, продолжай. Не пойму что-то: в чем обида Войску Донскому?

— А вот в чем, боярин: Федор Шидловский, полковник изюмский, прислал к нам на ту речку Бахмут казаков своего полку, жителей розных городов; и они нас, донских казаков, с того новопоселенного места сбивают, насильством своим бьют, и грабят, и ругают, и всякое разорение нам чинят, и хвалятся смертным убивством. А живут они, изюмцы, на той речке Бахмуте для соляного промыслу не постоянно, а наездом; хоромным строением не селятца и крепости никакой не чинят, потому что Багмута-речка от Изюма и от иных черкасских[5] городков в дальнем расстоянии, а к их казачьим городкам прилегла в близости.