Лучано Паваротти - Мой мир Страница 5

…Большие оперные театры составляют будущий репертуар заранее, поэтому многие известные певцы знают, где будут выступать в ближайшие два-три года. Для импресарио это рискованно: человек замечательно поет, подписывая контракт в 1994 году, а в 1996-м он может петь уже не так хорошо. Даже если вы только квакаете, как лягушка, но у вас на руках есть договор, они должны предоставить вам возможность петь в любом случае и, конечно, будут платить. Вам будут платить одинаково — хорошо вы поете или плохо.

Случалось, что у певца пропадал голос, но он настаивал на своем участии в опере согласно контракту. Хотя чаще в подобном затруднительном положении певец просит извинить его. Если это действительно болезнь, а не воображение, дирекция театра будет только счастлива прервать контракт. Надеюсь, я почувствую, когда придет время уходить, и не стану настаивать и петь, как лягушка, только потому, что у меня контракт.

Когда я договариваюсь об исполнении партии в уже знакомой мне опере, все, начиная с приглашения и кончая премьерой, идет по отработанной схеме. Сложнее, конечно, если я заключаю контракт на исполнение новой для меня оперы. Многие роли я впервые исполнял в театре Сан-Франциско. Мне очень нравится публика Сан-Франциско: она и понимающая, и справедливая. В труппе театра есть концертмейстер, с которым мне очень нравится работать над новой партией, но когда говорят, что я не могу читать ноты, это не так. Я предпочитаю разучивать роль с педагогом потому, что получается и лучше, и быстрее, когда я партию слышу, а не когда читаю ее по партитуре. Когда опытный музыкант пропоет мне фразу так, как она задумана композитором, это для меня лучший способ запоминания мелодии. Мне также нужно, чтобы кто-то послушал, что я делаю, и сразу же сказал, что именно сделано не так. Если я сделаю ошибку; разучивая партитуру самостоятельно, то могу заучить ее, пока меня не поправят на репетиции. С педагогом-репетитором я избавляюсь от ошибок сразу же.

Помню, как впервые я должен был петь «Аиду» в Сан-Франциско в 1982 году. Я чувствовал, что не запомнил к началу репетиций абсолютно точно партию Радамеса. И упросил генерального директора Курта Адлера вызвать мне в помощь из Милана маэстро Антонио Тонини. Тонини многие годы был одним из лучших музыкантов и репетиторов в «Ла Скала». Я сказал Курту Адлеру: «Тонини — это и есть „Ла Скала“». Вообще-то я стараюсь не обременять людей подобными просьбами, но тот дебют был важным и для меня, и для театра Сан-Франциско. Курт согласился, и, полагаю, его помощь спасла нас от провала. Если вы не уверены в партии на все сто процентов — в нотах, в темпах, в интонациях, — на сцене могут случиться неприятности.

Я часто соглашаюсь петь партии, которые исполнял много раз. И поступаю так потому, что некоторые оперы я не просто люблю, а чувствую, что они особенно подходят для моего голоса и по-человечески мне близки. К тому же не всегда есть время для разучивания новых ролей. Три самые любимые мои оперы, которые я часто пел в разных оперных театрах мира, это «Богема», «Бал-маскарад» и «Любовный напиток». Я люблю их по многим причинам, и каждое из этих великих творений значит для меня что-то особенное. «Богема» — это почти мой автограф. Это именно та опера, в которой я впервые выступил на сцене вообще. Она же стала моим дебютом в Нью-Йорке. «Бал-маскарад» — блестящая опера, она ставится реже, чем «Богема», и в ее партитуре широчайший спектр музыкальных возможностей для тенора. Я часто высказывал пожелание, что, если бы мне позволили петь всю оставшуюся жизнь только одну оперу, это был бы «Бал-маскарад».

«Любовный напиток» мне нравится потому, что в характере Неморино я узнаю себя. Он простой сельский парень (как и я), но в нем много природной интеллигентности. К тому же ария Неморино «Una Furtiva Lagrima» из второго действия — одна из великих теноровых арий. Она отличается от других великих арий в итальянском репертуаре тем, что здесь нет блестящей кульминации. Музыка очень сдержанна, а для меня это значит, что ее сложнее спеть правильно.

Типичный оперный ангажемент был у меня, когда я пел в «Бале-маскараде» в театре «Сан-Карло» в Неаполе в декабре 1994 года. (Вместо того чтобы взять вас с собой в турне и «возить» из города в город, рассказывая понемногу о каждом из них, где я пел в опере за последние несколько лет, лучше подробно опишу именно этот ангажемент.) Летом 1992 года директор театра «Сан-Карло» приехал ко мне на виллу в Пезаро, чтобы пригласить спеть в своем театре. Всякий раз, уезжая отдохнуть к морю, я пытаюсь полностью расслабиться и не думать о работе. Большую часть года я всегда настолько загружен делами, что даже мысли о них вызывают постоянное беспокойство. В Пезаро же я отдыхаю от всяких забот. Поэтому пребывание там — лучшее время поразмыслить и обсудить новые планы на будущее.

Меня заинтересовало приглашение в театр «Сан-Карло». Мне всегда нравился Неаполь, что несвойственно итальянцам, особенно тем, кто с севера. Я люблю этот красивый оживленный город, помня и о том, какое значительное место в истории итальянской оперы он занимает. Прошло двадцать лет с тех пор, как я пел в Неаполе. Я просто жаждал опять петь в Италии — после неприятностей в «Ла Скала», когда в одной музыкальной фразе я «пустил петуха», меня освистала публика. Критики по-своему тоже. Я подробно расскажу об этом своем неудачном выступлении в той главе, где соберу вместе неприятности, случившиеся со мной за последние пятнадцать лет. Неаполь представлялся мне идеальным местом, чтобы доказать своим соотечественникам, что я еще могу петь, так как знаю, что не смогу восстановить свою репутацию, выступив лишь в концерте. Для этого была нужна значительная постановка в крупном оперном театре. Остановившись на Неаполе, я не пытался «пробраться» назад на родину через город не столь опасный, как Милан. Ведь крупные итальянские газеты читают по всей Италии, и мне предстояло встретиться с теми же критиками, что писали о моей неудаче в «Дон Карлосе». Кроме того, насколько мне известно, неаполитанской публике угодить так же трудно, как и миланской.

Об этом знал еще Верди. В самом деле, их критический прием в свое время разгневал композитора. Он написал: «Они думают, что знают больше всех, потому что у них бывали Палестрина, Скарлатти, Перголези». Я придерживаюсь того мнения, что именно из-за необыкновенного оперного прошлого Неаполя его жители привыкли считать себя знатоками. Здесь творили не только великие композиторы, о которых вспоминает Верди, — Неаполь видел Россини, Доницетти, Беллини и самого Верди. Это не то место, где станут слушать второсортную оперу.

Кроме того, что «Сан-Карло» отвечает самым высоким требованиям, он самый старый из действующих оперных театров Европы. Его построили в 1737 году — на сорок один год раньше «Ла Скала» и на пятьдесят один год раньше театра «Ла Фениче» в Венеции. Не считая 1874 и 1875 годов, «Сан-Карло» действовал все время со дня основания. Он не закрывался даже после страшного пожара в 1816 году и во время второй мировой войны.