Людмила Бояджиева - Москва Булгаковская Страница 5

Кончался июль, Михаил получил аттестат об окончании гимназии и подал документы на медицинское отделение университета. Все это происходило на дальнем плане, главным в его жизни стала Тася. Телеграмма из Саратова оказала действие внезапно взорвавшейся бомбы. Мир влюбленных — бесконечно радостный и благостный — рушился, открывая устрашающую правду. Пришлось признаться себе, что мать Миши, скорее всего, не одобряет увлечения сына, что родители Таси призывают ее домой, дабы оторвать дочь от пагубного влияния «интересного молодого человека». Но приобретены билеты, и однажды дождливым, словно осенним, днем Тася стояла за открытым окном того же вагона, что привез ее в Киев. На платформе, с перекошенным как от зубной боли лицом, застыл Миша — мокрые вихры, потемневшая от воды синяя фуфайка, отчаяние в посветлевших глазах.

Тася не плакала — положила на стекло ладони, беззвучно проговорила:

— Май кончился.

— Нет. Он будет всегда! — хрипло прокричал Михаил. И долго, пока не кончился дощатый перрон, бежал вслед двинувшимся вагонам.

Дома Тасю ждал серьезный разговор. Родители были убеждены, что мысли о браке с юношей, едва поступившим в университет, недопустимы, какими бы достоинствами ни обладал «жених». Как всегда в таких случаях, помогала надежда: «время лечит», «время покажет».

Увы, время шло, показывая нарастающее неблагополучие.

Тася кое-как дотягивала последний класс гимназии. Михаил жил в полусне, забыв об университете. Все время он отдавал мечтаниям и сочинению писем в Саратов — это было необходимо, как воздух. Тася обещала приехать на Рождество, он считал дни и, как в детстве, ставил в календаре на прожитых днях крестики. Скорее — жирные черные кресты, яростно вычеркивая эти ненужные дни из своей жизни. Только бы хватило сил дотерпеть! Тася приедет, и больше он ее не отпустит. Мама поймет, мама не станет препятствовать их любви.

Варвара Михайловна Булгакова тяжело переживала случившуюся с сыном беду. Беду — иначе она это назвать не могла. Как бы ни хороша была саратовская девушка, но появилась она в Мишиной жизни совершенно не вовремя, разрушив планы на обучение в университете и надежды на Мишину будущность. Он был похож на помешанного: забросил занятия, не слышал ничего, что говорила ему мать. Попытки объясниться с сыном она оставила после первого же разговора: Михаил поклялся уйти из дома, если мать еще раз заговорит о Тасе недоброжелательно, то есть не как о будущей невестке.

За две недели до Рождества Варвара Михайловна с детьми выехала в Орел. Миша остался в Киеве. Он выходил из дома только для того, что бы отправить очередное письмо в Саратов и, наверное, ничего бы не ел, если бы не Саша Гдешинский — верный друг, талантливый скрипач. То, что происходило с Михаилом после встречи с Тасей, обескураживало Сашу. Он тщетно пытался оживить в друге пыл былой жизнерадостности, сыпал шутками и анекдотами. Михаил оживлялся лишь тогда, когда речь заходила о Тасе. Теперь он ждал ее к Рождеству, и планы на этот семейный праздник, обсуждение тактики сближения Таси с семьей занимали все его мысли. Осунувшийся, с заострившимся носом, отросшими светлыми вихрами, с впалыми щеками, покрывшимися рыжеватой щетиной, он был похож на тяжело больного. Семь месяцев без Таси, двести шестнадцать дней, похороненных под крестами забвения, измучили его. Оставалась неделя.

Зайдя проведать друга, Саша Гдешинский застал странную картину.

Михаил сидел за письменным столом, на белой тряпице перед ним лежал разобранный браунинг. Отцовское оружие было извлечено из потайного ящика между книжными полками. Рядом на столе лежал раскрытый том энциклопедии оружия с соответствующей картинкой.

— Новое увлечение? Бабочек забросили. Коллекционируем оружие? — присвистнул Саша.

— Стреляюсь, — коротко сообщил Михаил. Саша хмыкнул и запнулся — расхохотаться ли шутке? Но упорная злая решимость в тоне друга насторожила его.

— Погоди, что стряслось? — Саша сел рядом, обрушив стопку томов энциклопедии, стоявшую кое-как прямо на полу.

— Тася… — Миша повернул лицо, и Саша едва не съехидничал по привычке, что с такой физиономией провинциальные актеры играют сумасшествие Гамлета. Страшное лицо. С последним отчаянием во взоре.

— Тася…выходит замуж? — ужаснулся своей догадке Саша.

— Она не приедет на Рождество.

— Фу! — Саша мотнул курчавой копной, отгоняя страх. — Разумеется, тяжелая утрата. Но уверен, ваша великая любовь дотерпит до летних каникул! — Он с облегчением перевел дух и пустился в привычное ерничество: — Сам посуди, куда в такой холод и на кладбище друзей тянуть? Бр-р!

— Уйди, ты смешон. — Михаил щелкнул затвором собранного браунинга.

— Ладно, черт с тобой, стреляйся. Но последнее желание — это святое! — Саша решительно подсел к письменному столу, вытащил листок из пачки письменной бумаги, обмакнул перо. — Значит, так: «Татьяне Николаевне Лаппа. Саратов. Молния. Срочно приезжайте Киев. Михаил стреляется». — Не дав Михаилу перехватить листок, Саша поднял его над головой: — Она имеет право решить. Или ты хочешь, чтобы бедняжка наложила на себя руки вслед за тобой? Шекспир, тудыть вашу мать!

В Саратове получили телеграмму с несколько иным текстом: «Телеграфируйте обманом приезд Таси. Миша стреляется». Тася протянула дрожащей рукой телеграмму отцу. Тот криво улыбнулся, пробежав глазами синий бланк «молнии»: — Глупые игры затеяла ты со своим «женихом». — Сложил листок и отправил его письмом в Киев сестре Соне с просьбой передать оную «шутку» подруге Варваре Булгаковой — матери истеричного мальчишки.

Тася заперлась в своей комнате. Она торопилась написать Мише ответную телеграмму. Телеграмма получалось длиннющая, как письмо. В ней были и клятвы, и заверения, что никто и ничто в мире не может разлучить их, что жизнь впереди, и она будет чудесна, что такая любовь — единственная и вечная. И еще много таких слов, от которых сердце Михаила возликовало. Как у человека, едва вырвавшегося из когтей смерти, жажда жизни вспыхнула с новой силой. С телеграммой Гаси он не расставался и даже нашел в себе силы дождаться весны. Весны 1909 года.

В мае 1909 года Михаил отправил документы для повторного обучения на первом курсе медицинского отделения Киевского университета. Тася же, едва завершив выпускной год, устремилась в Киев. К окончанию гимназии мать подарила ей браслетку, состоящую из золотых колечек — мягкую, удобно сидящую на руке. На пластинке у замка покачивались выгравированные инициалы «ТН» — на счастье.

Снова май. То же цветение, те же сады. Только любовь другая — она стала еще сильней и свободней. Влюбленные не собирались больше ничего скрывать. Михаил отвез Тасю на дачу в Бучу, где летом проживало все семейство, и они остались там. Тасе выделили комнату, в которую никто без стука не входил, но разговора о свадьбе старались не затевать.