Виталий Радченко - Байки деда Игната Страница 5

И действительно, когда до кошары осталось саженей пятьдесят-шестьдесят, — волк оказался прямо перед ним. Еще мгновение... и он сделал бросок — дед увидел разверзнутую огромную пасть с белыми клыками и огненные очи зверя. Раздумывать было некогда, и старый казак что было силы всадил в эту пасть сжатый в правой руке ключ-скобу.

Волк захрапел и упал ему под ноги. Дед сгоряча пнул его чоботом, отскочил и заорал на всю мочь:

— А ту его!.. Эге-гей!

И через минуту-другую выскочила свора собак-волкодавов, они набросились на поднимающегося с земли зверя, свалили его и... все смешалось в один живой клубок. Подбежавшие овчары насилу оттащили псов от уже мертвого, полурастерзанного хищника.

— Ось така его доля, сук ему в глаз, — сказал старший пастух, высекая кресалом огонь и раскуривая черную от долголетнего употребления люльку — трубку для курения. Дед мой в этом месте обязательно останавливал дух и, по-видимому, чтобы отвлечь нас от мрачной картины звериного побоища, говорил, что люльки в старину делали добрые, и даже его дед, как человек мастеровой, бывало, баловался их изготовлением. Не для себя — он не курил, в нашем роду этого греха не водилось. Но люльки дед Касьян делал отменные. Ах, какие то были люльки! Ими дед одаривал друзей-казаков, и даже, бывало, сам станичный атаман не брезговал дедовыми люльками. Ах, что это были за люльки – из вишни, а лучше — из вишневого корня.

И он еще долго хвалил те давние люльки, а если, случалось, бабуля Лукьяновна укоряла его за повторение одного и того же, и что, мол, дети подумают — он усмехался:

— Ну, набалакала-наговорила: дайтэ жолобчастого Данылы — батька пидстрыгаты[1]... Шо ж ты нэ знаешь, шо от частого повтора молытва нэ стирается и слабже нэ становится...

БАЙКА ПЯТАЯ,

и про пятую же ногу волчью... А зачем собаке пятая нога, даже если она волчья?..

Не было у наших дедов мирной жизни с волками. Иначе и быть не могло: волк, хоть зверь и красивый, но злобный и ненасытный. А водилось их в Прикубанье, по выражению деда Игната, «як бдчжол», то есть, «как пчел». Дед говорил на том прекрасном русско-украинском наречии, на котором многие на Кубани «балакают» и в наше время. Правда, с примесью схваченных в начале прошлого века «новых» словечек. Так, он до конца дней своих трактор именовал «фордзоном», керосин — «фатаженом», а самолет — только «аэропланом», и никак иначе. Да и автомобиль не стал для него просто «машиной»...

Итак, о волках. Дед никогда не позволял себе сказать, что их было так много, «как мух», потому что не считал приличным хищных зверюг уподоблять этим, хотя и надоедливым, но все же терпимым созданиям.

Особенно, свидетельствовал дед Игнат, опасны волки были ранней весной, когда они сбивались в огромные стаи и «роились» близ станиц и хуторов «як бдчжолы»... Тут, около людей, можно было чем-то поживиться — зазевавшимся барашком, жеребенком или теленком, а то просто беспечной дворнягой. Это сейчас говорят, что волк — «санитар», что он якобы природу очищает от больных и слабых, а тогда волк был не очень грамотным, и не знал таких тонкостей — мел с голодухи все живое.

И вот как-то в такое ранневесеннее время дед Касьян вдруг заметил, что из его «сажка» стали исчезать поросята. К тому времени он отстроился за станицей, у своей мельницы. Живность всякую держал в сараях и кутках, а для свиней строил маленькие дощатые домики «на курьих ножках» (подставках) — «сажки». В морозы их утеплял камышом и соломой, а в погожие дни разбирал утепление, и свиньи дышали свежим воздухом. Сбоку у хлева-«сажка» была дверка, через которую его обитателям меняли подстилку, а впереди — проем в одну доску, в который вставлялся ящик-корыто для корма. Просто и удобно. Самый лучший «сажок», просторный и крепкий, с деревянным петушком на покатой крыше, дед выделил поросной свинье, где она блаженствовала на сухой соломе, что твоя барыня-боярыня. Если в других «сажках» похрапывало по три-четыре «пидсвынка», то в этом — царствовала мать-свинья со своим опоросом.

В ту памятную зиму свинья Хивря подарила хозяину не то шестнадцать, не то восемнадцать розовеньких красавчиков-поросяток, ровненьких, один к одному. Дед Касьян очень гордился этим опоросом, и если случались гости — непременно показывал им Хиврино потомство, хвастаясь и радуясь ему, как неоспоримому собственному достижению. И вот как-то недели через три-четыре после появления на свет поросячьего поколения дед демонстрировал его куму Тарасу, и тот, дотошная и каверзная душа, посчитал приплод и уличил дружка если не в брехне, то в явном преувеличении: поросят было, допустим, не шестнадцать, или там восемнадцать, а на одного меньше. Дед ему не поверил, пересчитал сам, и не раз, и не два, перетряс солому, и как это было не досадно, кум Тарас оказался прав. Одного поросеночка действительно не доставало.

А был!

Дед плохо спал ночь, на утро еще раз пересчитал своих ненаглядных. Их теперь стало меньше на две младенческих поросячьих души. Задумался дед Касьян. Никто чужой по его базу не блукал, собаки ночью не гавкали... Нечистая сила вряд ли довольствовалась бы одним-другим свиненком... Может, Хивря ненароком сглотнула их? По слухам, за ними, свиньями, это водилось... Только вряд ли: Хивря у него не такая... Но поросят-то не стало, словно их черти с галушками съели, хоть плачь, хоть тужи.

В общем, дед решил устроить засаду. Перед вечером надел старый раздергай-кужушок, валенки, и залез в Хиврин дворец. Устроился поудобней, так, чтобы сквозь щели в передней стенке «сажка» было все видно. Пригрелся у Хивриного бока, и через час-другой стал подремывать. А может, и вовсе заснул. Только в нужный момент его как будто кто в бок толкнул — проснулся и видит, а ночь была «мисячна, зоряна», что по дорожке через сад прямисенько к его «сажку» спокойной трусцой приближается волк. «Эге, — сказал себе дед, — будэ дило...»

Волк между тем подошел к хлеву, остановился и, как показалось деду Касьяну, — усмехнулся, а может, слегка ощерился, показал зубы. «Где ж мои собаки? — спросил себя дед. — Ну, сучьи дети, погодите...»

Волк повернулся спиной к хлеву и дед с удивлением увидел, что внутрь «сажка» через кормовой вырез, прямо по корыту, просунулся волчий хвост, и волк стал им вертеть, как бы подметая пол «свинячьего дворца». Хивря, почувствовав ласковое прикосновение волчьего хвоста, благодушно похрюкивала. Волк настойчиво елозил хвостом, пока не зацепил крайнего поросенка, а, зацепив его, стал подкатывать к корыту. «Так, так, — смекнул дед, — говорят, волка ноги кормят, а хвост у него, видать, и есть пятая нога!»

И спасая родненького поросеночка, дед Касьян крепко схватил обеими руками волчий хвост, слегка придержал его, а потом стал тянуть на себя. Волк дернул свое «полено» раз-другой и, почувствовав неладное, напрягся из всех сил, стремясь освободиться из цепких дедовых рук. «Сажок» заскрипел и, если бы он был на колесах, или, допустим, на полозьях, то непременно бы волк поволок бы его, как царскую карету...