Джеффри Вентура - Жаклин Страница 5

Конечно, превратности театральной жизни в значительной степени смягчались тем, что она была женой Ирвинга Мэнсфилда, имевшего постоянную и хорошо оплачиваемую работу. Джеки всегда была в курсе всех новостей и не бедствовала, даже сидя без работы. Тем не менее, она не позволяла себе расслабиться – была счастлива, но держала себя в ежовых рукавицах.

Наконец Джеки показалось, что в ее судьбе наметился перелом. Эдди Кантор, один из клиентов Ирвинга, быстро ставшего заметной фигурой в шоу-бизнесе, решил вернуться на Бродвей после тринадцатилетнего пребывания в Голливуде. Пьеса представляла собой музыкальную версию «Троих на лошади» – несколько лет назад этот хит Джона Сесила Холма и Джорджа Эббота выдержал рекордное число постановок. Джеки досталась роль секретарши Кантора, мисс Кларк. Пьесу, которая в новой редакции получила название «Глаза банджо», можно было отнести к так называемым «костюмным» спектаклям. Стройная, с великолепной фигурой и осанкой, Джеки поражала воображение в элегантнейшем костюме, туфлях с ремешками до щиколотки и вычурной шляпке с вуалью. Конечно, личное знакомство с Кантором кое-что значило, но, нужно отдать Джеки должное, она и без того казалась созданной для этой роли.

За неделю до премьеры Эдди пригласил ее поужинать после репетиции. В ресторане он тотчас взял быка за рога:

– Мы думаем вырезать парочку твоих эпизодов. Джеки была убита.

– Но, мистер Кантор, для меня это такой шанс!

– Мне очень жаль, но это решено.

Так и не найдя подходящих слов, она запустила в него тарелкой с рублеными яйцами.

– Но-но, полегче! – воскликнула голливудская знаменитость, очищая костюм. – Откуда мне было знать, что ты ненавидишь рубленые яйца?

За Джеки оставили два ее эпизода. Заодно она приобрела в Эдди Канторе верного друга на всю жизнь.

Спектакль «Глаза банджо» получился красочным, полным искрометного веселья. Премьера состоялась 25 декабря 1941 года в театре «Голливуд». Почти все исполнители – даже те, что изображали две половинки лошади, – удостоились доброжелательных откликов в прессе. О Джеки, у которой как-никак была маленькая роль со словами, не упомянули ни разу.

Самого Кантора принимали на ура. Он пользовался успехом как у публики, так и у критиков. Все понимали, что это его последнее появление на Бродвее. «Глаза банджо» прошли сто двадцать шесть раз, а затем были сняты с репертуара из-за болезни звезды.

После «Глаз банджо» Джеки сыграла в пьесах «Пора расцвета», «Прикуп», «Дама говорит „да“» – с тем же успехом. Ее упорно не желали замечать. Композитор Говард Дитц как-то сказал ей: «С какой стати переживать из-за критиков? Забудьте и радуйтесь жизни!» И Джеки решила радоваться.

Глава 4. АКТРИСА МЕТИТ В ДРАМАТУРГИ

Импресарио должен быть един во многих лицах. Он и жилетка, в которую плачутся, и доверенное лицо, и ум, который приписывают его клиенту. Об Ирвинге Мэнсфилде можно сказать, что он был импресарио милостью Божьей.

Как почти все его друзья и наниматели, Мэнсфилд вышел из среды, которая подарила миру многих выдающихся деятелей шоу-бизнеса. Его родители были еврейскими иммигрантами, некогда устремившимися в Нью-Йорк в мечтах о лучшей доле для себя и своих детей.

В середине 30-х годов человеку с таким происхождением, имеющему гибкий ум плюс честолюбие, была открыта дорога в общество людей, посвятивших себя шоу-бизнесу и добившихся успеха на своей второй родине, – таких как Эл Джонсон и Эдди Кантор, Джордж Джессел и Джек Бенни, братья Марксы, Милтон Берль и Фанни Брайс, рецензенты вроде Уолтера Уинчелла. Ирвинг Мэнсфилд чувствовал себя среди них как рыба в воде. Он обожал сплетни и бублики в «Деликатесах сцены» и заключал сделки «У Линди», заедая их бутербродами с сыром. Он сочинял остроумные анекдоты о том, кто, что и кому сказал «У Лайона» или в «Аисте». Популярность его была велика. Он был своим в кругу людей, которые что-то значили в шоу-бизнесе, в чьей власти было за одну ночь сделать человека «кем-то» или «никем», и сам умел нажимать на те же рычаги.

Джеки решила, что Ирвинг использует свои способности и связи отнюдь не на сто процентов. С какой стати вечно помогать другим добиваться славы и сколачивать состояния? Почему бы не позаботиться о себе?

– Ты можешь добиться большего, – убеждала она. – Например, стать знаменитым режиссером.

Она по-прежнему ревниво оберегала свою индивидуальность. Дело было не в том, что поставить на первое место – семью или карьеру: в ее жизни хватало места и для того, и для другого. Она не могла представить себя всего лишь придатком Ирвинга, но точно так же не представляла себе жизни без него. Ее планы на будущее были расплывчаты, но они были.

Несмотря на то, что, на данном отрезке времени Джеки плыла по течению, она, как и прежде, усиленно занималась самооценкой. Это не давало ей опускаться. Она сама себе была и учителем, и ученицей. А теперь у нее появилась еще одна забота: счастливые супруги ждали прибавления семейства.

Карьера Ирвинга набирала обороты. В семье Мэнсфилдов как в капле воды отразился сверкающий мир шоу-бизнеса. Их брак оказался исключительно удачным. У Джеки было все, о чем только могла мечтать красивая девушка из Филадельфии. Но она по-прежнему дорожила своим «я».

Она начала писать сценарии радиопередач в соавторстве с Беатрис Коул, которую знала еще со времен своего участия в «Женщинах». Раз игра не приносит ощутимого успеха, рассуждала Джеки, возможно, стоило бы заняться литературным творчеством. Однажды Ирвинг предложил: «А что, девочки, почему бы вам не состряпать пьесу?» И они «состряпали».

К несчастью, одной решимости оказалось недостаточно. Правда, пьеса «Дорогая я» (первоначальное название – «Временная миссис Смит») продемонстрировала незаурядные способности Джеки «закрутить» сюжет, что блестяще проявилось в ее более поздних работах.

«Дорогая я» – это много раз выходившая замуж певичка кабаре русского происхождения. Она разоряется; квартирная хозяйка за неуплату выгоняет ее на улицу; положение усугубляется проблемами с дочерью-«скороспелкой», мечтающей о Гарварде, и присутствием престарелой тетки, которую героиня вынуждена содержать. Загнанная в угол, она соглашается стать женой мультимиллионера, но неожиданное появление двух бывших мужей ломает эти планы. Жаркое выяснение отношений идет на фоне Центрального парка в Южном районе Нью-Йорка.

В пьесу привносят юмор несколько эпизодических персонажей. Один из них – человек, который все время только играет на пианино и не произносит ни слова, – явно взят из жизни (это явилось первым опытом такого рода). Пока шли толки, кого Джеки имела в виду – назывались разные имена, от Харпо до Владимира Горовица, – она мудро держала язык за зубами. Нечего и говорить, что это сослужило ей добрую службу, особенно впоследствии.