Георг Брандес - Генрик Ибсен Страница 5

Таким то вот путем из незначительных, рассеянных в действительной жизни черт, собирал Ибсен строгое, связное, глубоко продуманное целое.

Я говорил уже раньше, как полный ненависти прием «Привидений» раздражил тогда 53 летнего Ибсена. Не давая ничуть своего портрета в д-р Штокмане, он тем не менее символизировал во «Враге народа» преследований против себя. В «Дикой утке» устами Грегерса Верле, он спрашивает себя, действительно-ли было нужно объявить истину среднему человеку, каким была читающая его публика и не была-ли ложь необходимой для его существования. И только наконец в Росмерехольме он хоронит в себе воспоминания о нападках на «Привидетя», Росмерс начинает там, где кончаеть Штокман; он хочет создать свободных благородных людей.

На Росмерса смотрели сперва, как на консерватора, каким в Норвегии считали и самого Ибсена за его «Союз молодежи». Но после того, как поняли проводимое Росмерсом духовное освобождение, против него вооружились обе партии, и преследовали его также, как и Ибсена, после того, как он в своих «Привидениях» заявил себя радикалом, что было неудобно норвежским либералам.

Летом перед тем, как был написан «Росмерсхольм», Ибсен встретил скандинавского аристократа, который обладал такою же красивой и важной наружностью, какую можно себе представить у Росмерса.

Этот господин был несчастен в браке с одной дамой, которая в действительности была очень хорошею и преданною ему женой, но которая не подходила ему интеллектуально: его интересы были ей чужды.

Он искал утешений у родственницы своей жены. Дело обнаружилось. Мелкие газетки стали приносить ядовитые заметки об угадываемых отношениях. Тогда он покинул свой дом, чтобы совершить будто бы небольшое путешествие, но не возвратился домой, уехал заграницу, возвратил своей жене обратно её имущество и ушел со своего высокого поста в отставку.

Спустя короткое время его жена умерла от чахотки, которая быстро развилась на почве горя об утерянном семейном счастье. Ему и второй его жене враги приписали ответственность за эту смерть.

Видно, как благодаря этому происшествию с одной стороны вырос образ Ребекки, бывшей косвенною убийцей, а с другой распадение в «Росмерехольме».

Если «Враг народа» есть самооборона, то «Сольнесь» походит на исповедь. В этой вещи, простой и глубокомысленной в одно и тоже время, находили замечательные символы. Славянский студенческий союз писал в свое время ко мне, прося меня разрешить их спор – означает-ли Гильда католицизм, или протестантизм.

В поздейшем, написанном с теплотой и воодушевлением, немецком произведении Эриха Хольма об Ибсене, носящем название «Политическое завещание Ибсена», Сольнес представляет собою гражданство, Рагнар – социализм, Гильда – свободу, Бранд с его отношением к родительскому дому – французскую революцию. Как известно, в истории Наполеона видят миф солнца. Он родился на одном острове и умер на другом – это значит, что он вышел из моря и ушел в море. Его мать звали Летиция – что означает радость. Он имел 12 маршалов – 12 небесных знаков и т. д. Все совпадает. Что касается Ибсена, то он писал всегда субъективно-психологически и никогда абстрактно-аллегорически. Если Бранд, с его родительским домом, и есть какой-либо символ, то наверно это символ каких-нибудь событий в личной жизни Ибсена; напр. его бегство из родной страны, но не мировое событие. А Гильда также мало символ свободы, как и протестантизма. Она норвежская девушка, типично норвежская и не даром носит имя Валькирии. Она, как однажды сказал сам Ибсен, выполнена con amore и, конечно, имела много образцов в действительной жизни и не норвежской только.

В письмах[3] Ибсена за 1889 г. к одной молодой австрийской девушке, с которой он познакомился в Тироле (эти письма, долго спустя, я получил от этой девушки), заключаются некоторые штрихи отношений Сольнеса к Гильде. Она, эта австрийская девушка – майское солнце в его сентябрьской жизни; она принцесса, как и Гильда, и действует на него, как принцесса. Он всегда, всегда о ней думает. И в особенности его занимает мысль, посчастливится ли ему изобразить в поэзии такую высоту и болезненное счастье борьбы за недостижимое.

Позднее, когда в 1891 г., после 27-летнего отсутствия, Ибсен вернулся в Норвегию, там нашлось, может быть, юное женское существо, удивление которого перед ним приняло страстный характер и к которому влекло и самого Ибсена.

Когда, несколько лет спустя, он читал мой очерк про молодую Марианну Виллемерс и её любовь к 60-та-летнему Гете, и об успехе который после этого имело его стихотворение «Западно-восточный диван», он очень им заинтересовался и высказался, таким образом, в письме ко мне из Христиании 11-го февраля 1898 г.: «Я не могу удержаться, чтобы не выразить Вам мою особенную благодарность за Ваш очерк: „Гете и Марианна Виллемерс“. Эпизод из его жизни, который Вы описываете, мне не был знаком. Может быть, много, много лет тому назад я и читал это у Левеса, но я совершенно это забыл, так как тогда такие обстоятельства не имели для меня ровно никакого интереса. Теперь же дело обстоит совершенно иначе. Когда я думаю о характере произведения Гете во время возврата его молодости, я, мне кажется, могу сказать, что в этой встрече именно с Марианной Виллемерс, Гете был восхитительно награжден. И так судьба, рок, случай могут быть также благоприятными человеку, посылая ему иногда награду».

По своему обыкновению Ибсен собирал рассеянные, мелкие черточки повсюду. В доказательство этого, вот что он сам рассказывает. Однажды в южной Германии, одна молодая девушка сказала ему: Я никогда не могла постичь, как можно влюбиться в неженатого мужчину. Тогда лишаешься удовольствия отобрать его у другой. Эта фраза открыла Ибсену перспективы на женскую духовную жизнь.

Итак, его Гильда, его наиоригинальнейший, яркий, как солнце, женский образ создавался из самых разнообразных элементов. С воспоминаниями о ней у меня связан небольшой анекдот. Ибсена всегда принимали за сурового человека и таким он и был в действительности. Но что он мог быть временами мягким и даже приветливым, показывает следующий случай. Ибсен знал одну маленькую девочку[4] с шестилетнего её возраста и очень интересовался ребенком. Когда вышел «Сольнес», ей было всего 12 лет. Я как раз приехал тогда в Христианию. – Ну что говорить Эдит о моем произведении? Что она говорить? – Она говорит то, что можно сказать в её возрасте, что в этой пьесе только и есть одна порядочная женщина, г-жа Сольнес. Она находить Гильду отвратительной за то, что она увлекается женатым человеком.

Несколько лет спустя приехала эта девочка подросток в Норвегию и посетила Ибсена. Хорошо запомнивши наш разговор, он сказал: «Но ведь это ко мне пришла моя Гильда, как раз такая, какою я себе ее представлял». – «Я совсем не похожа на Гильду». – «Ну, конечно, похожа». Затем он подарил ей свой портрет и написать на обороте следующую игривую надпись: «На кого походит Эдит? На кого похожу я? Я этого не знаю. Поезжай на дачу, поживи там месяц и возвратись назад, а я за это время подумаю, на кого ты похожа».