Иосиф Лаврецкий - Эрнесто Че Геваро Страница 5

С Тэтэ было совсем иначе. Он даже не смог поступить в школу. Два года мать занималась с ним дома. Правда, читать он начал с четырех лет и с того времени читал запоем всю свою жизнь. Мне говорили, что, даже когда он сражался в Боливии, преследуемый противником, терзаемый астмой, он и тогда ухитрялся читать.

Что он читал? Как вам сказать? Все. Мы сами, я и Селия, страстно любили книги, у нас была большая библиотека, несколько тысяч книг, главное украшение нашего дома, наш главный капитал. Тут была и классика — от испанской до русской, и книги по истории, философии, психологии, искусству. Были работы Маркса, Энгельса, Ленина. Имелись и книги Кропоткина, Бакунина. Аргентинские писатели были представлены Хосе Эрнандесом, Сармьенто и другими. Часть книг была на французском языке. Селия владела французским. Она занималась этим языком с Тэтэ.

Конечно, у Че, как и у каждого из нас, были свои излюбленные авторы. В детстве это были Сальгари, Жюль Верн, Дюма, Гюго, Джек Лондон. Затем он увлекался Сервантесом, Анатолем Франсом. Читал Толстого, Достоевского, Горького. Конечно, он прочел и все модные тогда латиноамериканские социальные романы — перуанца Сиро Алегрии, эквадорца Хорхе Икасы, колумбийца Хосе Эустасио Риверы, — в них описывались тяжелая жизнь индейцев и рабский труд рабочих в поместьях и на плантациях.

Че с детства полюбил поэзию, зачитывался Бодлером, Верленом, Гарсиа Лоркой, Антонио Мачадо, любил стихи Пабло Неруды. Множество стихов он знал на память и сам сочинял стихи… Но, разумеется, мой сын себя поэтом не считал. Он как-то назвал себя революционером, который так никогда и не стал поэтом. А в письме к испанскому поэту-республиканцу Леону Фелипэ, книгу стихов которого «Олень» он держал у изголовья, Эрнесто называет себя «неудавшимся поэтом». Кубинский поэт Роберто Фернандес Ретамар рассказывает, что незадолго до того, как Эрнесто покинул навсегда Кубу, он одолжил у Роберто антологию испанской поэзии, из которой выписал стихотворение Неруды «Прощай!».

Мой сын не расставался с поэзией до самой своей смерти. Как известно, в его рюкзаке вместе со знаменитым «Боливийским дневником» была обнаружена тетрадь с его любимыми стихами. Об Эрнесто, таким образом, можно сказать словами нашего героя Мартина Фьерро:

С песней жил я, с ней умру,С ней я странствовал повсюду,С ней я похоронен буду,С ней явлюсь перед творцом…[6]

Эрнесто увлекался также живописью, знал хорошо ее историю, сам неплохо рисовал акварелью.

— Мне рассказывали, — прервал я дона Эрнесто, — что Че не любил модернистскую живопись. Однажды, посетив модернистскую выставку в одной из европейских стран, он заявил журналистам: «Извините, но о модернистской живописи я ничего не могу сказать, ибо просто ее по понимаю. Возможно, она имеет свой смысл, но таковой вне моего разумения».

— Моему сыну больше всего нравились импрессионисты. Увлекался он и шахматами. Уже после победы кубинской революции участвовал в турнирах и состязаниях. Когда он звонил домой и говорил жене: «Пошел па свидание», жена знала, что Че идет поиграть с друзьями в шахматы.

Но в чем он совершенно не разбирался, так это в музыке. У него не было слуха. Он не мог отличить танго от вальса. Не умел танцевать, что вовсе не типично для аргентинца. Ведь каждый из нас считает себя великолепным танцором, даже если таковым не является.

— Мне говорили, дон Эрнесто, что когда Че был министром промышленности и его попросили высказать мнение о качестве новых пластинок, то он ответил: «Я не могу высказать о музыке никакого мнения, мое невежество в этой области стопроцентно».

— Это похоже на него. Он никогда не стеснялся признаться в своих недостатках. Он любил их высмеивать в других, но не щадил и самого себя. Он был самокритичен, я бы даже сказал, беспощаден к самому себе. Некоторые видели в этом признак оригинальничанья, эксцентричности, рисовки. Причина же была более серьезной и глубокой, она заключалась в его предельной искренности, в его непримиримости ко лжи, к условностям, к мещанской морали, а искренность всегда удивляет и поражает обывателя. Того, кто не похож на него, обыватель считает спятившим с ума или хитрой бестией, притворщиком, мистификатором. Некоторые из биографов Че придумывают для объяснения его необычного для них поведения разного рода фрейдистские комплексы, приписывают астме чуть ли не решающую роль в формировании его характера и революционного мировоззрения. Все это несерьезно.

Революционеров порождают не болезни, или физические недостатки, или тот или другой душевный настрой, а эксплуататорский социальный строй и естественное стремление человека к справедливости.

Тэтэ увлекался не только «воздушными» материями, как поэзия и искусство. Вовсе нет. Он был силен и в математике и в других точных науках. Мы даже думали, что он станет со временем инженером, но, как известно, он выбрал профессию врача. Возможно, что тому была причиной его собственная болезнь или неизлечимая болезнь его бабушки, матери Селии, которую он сильно любил и которая ему отвечала тем же. У нее был рак, от которого она и умерла, как, впрочем, и Селия. Но, кажется, я слишком забегаю вперед.

С очень раннего возраста мы стали приучать Тэтэ, да и других наших детей, к разным видам спорта. Тэтэ любил спорт, более того, он отдавался ему, как, впрочем, всему, за что принимался, самозабвенно и без скидок на свою болезнь. Он словно стремился доказать, что способен, несмотря на свою проклятую астму, делать не только все то, что делают другие его сверстники, но даже больше и лучше их. Будучи школьником, он вступил в местный спортивный клуб «Аталайя» и играл в запасной футбольной команде. Игроком он был отличным, но в основном составе клуба не мог играть, так как во время состязаний случались с ним приступы астмы, что вынуждало его покидать поле, чтобы приложиться к ингалятору. Он играл в регби, в эту игру смелых и сильных, состоящую из сплошных силовых приемов, занимался он и конным спортом, увлекался гольфом и даже планеризмом, но главной его страстью детских и юношеских лет был, несомненно, велосипед. На фотографии, которую он однажды подарил своей невесте Чинчине (Мария дель Кармен Ферейра), он написал: «Поклонникам Чинчины от Короля педали».

— Если я не ошибаюсь, дон Эрнесто, с велосипедом связано и первое появление имени вашего сына в печати?

Роюсь в своих записях и нахожу объявление из аргентинского журнала «Эль Графико» от 5 мая 1950 года, которое и читаю отцу Че:

— «23 февраля 1950 года. Сеньоры, представители фирмы мопедов „Микрон“. Посылаю Вам на проверку мопед „Микрон“. На нем я совершил путешествие в четыре тысячи километров по двенадцати провинциям Аргентины. Мопед на протяжении всего путешествия функционировал безупречно, и я не обнаружил в нем малейшей неисправности. Надеюсь получить его обратно в таком же состоянии». Подписано: «Эрнесто Гевара Серна».