"Sex Pistols": подлинная история - Джуди Верморел Страница 50

В: То есть вы сознательно существовали под его руководством? Я имею в виду его идеи.

ПК: Ты про что? Какие идеи?

В: Идеи представления, идеи песен, мысли по поводу того, что и как делать…

ПК: Нет, это все только наше. Вся музыкальная часть, все, что мы делали и что мы собой представляем. Эти люди думают, что Малькольм диктовал нам. что делать, что говорить и во что одеваться. Это полная хуйня. Ничего такого он нам не говорил. Мы делали то, что мы хотели, и писали песни на своем языке. И через него ничего не проходило. Он занимался бизнес-частью, и все.

В: Мне говорили, что он одел вас до последней нитки…

ПК: Я слышал такую лажу.

В: …что он постоянно заботился о каждой детали и о каждом вашем шаге…

ПК: Да хуйня все это. Я вообще не понимаю, почему люди так могут говорить. Я думаю (пауза), они просто завидуют, хотят нас обломать. Это просто один из примеров, когда люди хотят нас обломать. Им хочется думать, что кто-то за нас взял и все сделал, они просто не могут понять, что мы делали все по-своему. Многие люди считают, что так было только поначалу. Не столько сейчас, сколько… В общем, это полная чушь.

В: Каки у тебя были отношения с Малькольмом?

ГЛЕН МЭТЛОК: У меня всегда было чувство, что я работаю на него. Приходишь к нему с какой-нибудь идеей, и вроде кажется, что ему совсем не интересно, а через две недели смотришь — да вот же она, у него в магазине. Знаешь, чувствуешь себя немного обманутым, потому что он даже не признавал, что это на самом деле твоя идея. Сплошь и рядом так было. И он не допускал даже возможности, что это может быть твоя идея. Когда с кем-то работаешь, нужно чувствовать, что у вас что-то вроде партнерства. Но с Малькольмом было по-другому. И это фактически главное, из-за чего я с ним в итоге разошелся.

ДЭЙВ ГУДМАН: Не признавать ценность человеческой личности — да, эго было частью его тактики, частью его стиля. И временами это шло не на пользу. Не знаю, я часто замечал, что он жаден до денег, это меня раздражало. Чтобы вытрясти из него что-то, нужно было порядком его извести, и он никого не признавал как личность. Но со временем у нас сложились приемлемые отношения. Он общался со мной на равных— ну, не совсем, конечно, но он общался со мной больше как с приятелем, чем как с человеком, который на него работает.

Когда мы поехали в турне «Анархия», мы жили в одном номере в гостинице. Из всех людей он выбрал именно меня. Должно быть, ему комфортно было в моей компании. И сейчас время от времени он мне позванивает и зовет пройтись, или приглашает поесть куда-нибудь, или приходит и мы болтаем. Бывает, сидим всю ночь, знаешь, и он уходит только тогда, когда сам скажешь ему: «Мне пора спать, Малькольм».

Пока «Sex Pistols» существовали, я уверен, Малькольм сам во всем участвовал, двадцать четыре часа в сутки, в общем, это отнимало у него все время. И все было сделано в лучшем виде, если на него работали нормальные люди. Тогда он мог расслабиться, заниматься другими делами и просто держать ситуацию на контроле. Нет, я не упрекаю его за то, что он перекладывал головные боли и проблемы на чужие плечи. В съемках этих фильмов он сам захотел участвовать. Ему интересно было посмотреть, как далеко зайдет дело. Увидеть высшую точку, к которой все придет. Я уверен, для него это было больше, чем просто продвижение «Sex Pistols». Может быть, свою репутацию он упрочил в большей степени, чем они.

Он мегаломаньяк, верно? Думаю, его интересовало именно это: жить в обществе и добиваться контроля над ним. Нет, это не реальная власть, конечно, это форма коммуникации, когда говоришь что-то или делаешь, и это зажигает десяток людей, сотню или миллион человек — то, что ты сделал. Здорово, если это получается: сказать что-нибудь в прессе, разбудить в людях идеи. Или сделать фильм: увлечь людей своими идеями. А если еще при этом можешь угрожать!.. Я знаю, что Малькольм думает про истеблишмент. Он считает, что имеет власть над ним. И ему это нравится. Он может изменить курс истории, изменить мышление — в мировом масштабе, весь мир изменить, каждого на нашей планете. Малькольм умеет загораться и менять свои идеи. Все в шоке, а он радуется. Он просто хотел потусоваться, я знаю, хотел хорошо провести время, увидеть что-то новое.

В: Как реагировал Малькольм на физическое насилие?

ДЖОННИ РОТТЕН: Боялся до смерти, даже думать об этом боялся. Это его в ужас приводило. Когда начались эти драки между стилягами и панками, он ведь ушел в кусты, верно? (Смеется в стиле Дика Эмери.)

ДЕББИ: Обосрался просто. Полностью.

ДР: Это его настолько ужасало, что он не мог справиться.

Д: Он не мог поверить в это, ничего не понимал.

ДР (с ирландским акцентом): Он сказал мне, что не хочет больше с тобой разговаривать, и книги тоже не хочет никакой.

В: Когда это он сказал?

ДР: Вчера.

В: Господи! Почему?

ДР: Не знаю (смеется). Испугался чуть-чуть, я думаю.

В: С чего бы ему бояться?

ДР: А ты попробуй врубись в его идиотскую ма неру с людьми разговаривать. Он постоянно треплется, но все, что он говорит, может оказаться просто так, шуточкой. Это прикол такой. Чис то малькольмовский. Для него это все смехуечки.

В: А чего же он так испугался? Что я его буду спрашивать или что вообще книга такая появится?

Д: Да он всего мира боится, что кто-нибудь его раскусит.

ДР (смеется): Предпочитает хранить тайну. Затем, чтобы люди (с ирландским акцентом) «немного меня уважали». (Смех.) Понятно, что я имею в виду?

В: Но он же не боится того, что кто-то другой из группы дает интервью, ты, например?

ДР: Да не знаю я. И спрашивать неохота. Это его дела.

В: А что конкретно он