Игорь Анцышкин - 200 знаменитых отравлений Страница 50

Когда же сел на престол то ли царевич, то ли беглый монах, Дума боярская, поразмыслив, приказали могилу Годунова в Архангельском соборе раскопать и труп экс-царя выкинуть. А дьяки Молчанов и Шерефединов руководили казнью царской семьи. После того как всех порешили путем удушения, боярин Василий Голицын созвал народ и объявил, что царица и царевич со страху «испиша зелья и помреша, царевна едва оживе». А когда царевна оживе, то Отрепьев ее совратиша, а потом в монастырь. По Москве же распустили слухи, что Борисова вдова не снесла пытки каждоминутного ожидания расправы: находясь в своем доме под стражей, она приготовила отраву, выпила сама и дала детям. Ксения не успела еще выпить, как увидела, что матери и брату дурно: они упали, и Ксения не стала пить. Появилось даже предсмертное письмо Федора к царю Дмитрию, где было сказано: «…Будь уверен, что мы, наша дорогая мать и сестра, для тебя пьем мы чашу смерти; будь царем с твоим потомством; ты имеешь право; будь правосуден ко врагам, любим подданными, милосерд к бедным, будь всегда счастлив». Говорили, что Дмитрий, прочитав это письмо, заливался слезами, но все эти слухи и письма были обычной пропагандистской кампанией.

В народе же пошла молва, особенно когда поляки, что пришли с царевичем, людям поперек горла стали, что жив Борис, а вместо него в могиле железное изображение ангела. А другие говорили, что точно, жив царь, а опоил Борис какого-то человека, похожего на себя, велел положить в гроб и распустить молву, будто Борис умер. Жалели царя, да поздно уже было, разгулялся в Смутное время народ не на шутку.

ЯД ДЛЯ САМОЗВАНЦА

Царевич Дмитрий, или Гришка Отрепьев, кому как нравится, заявлял не раз, что Господь его сохранил не только от ножа Годунова, но и от яда. Поэтому он писал в прелестном письме, подброшенном в Москву, «упреки и вины царю заявляя», что не только его хотели извести, а что Годунов «приказал выколоть глаза Симеону, царю Казанскому, великому князю удельному Тверскому, сына его Ивана приказал отравить». Может, это письмо и подсказало Годунову, каким методом уморить воскресшего не ко времени царевича, которого не взял ножичек.

Когда войска царевича вступили на московскую землю, Годунов направил против претендента на престол войска и начал разоблачительную кампанию, доказывая, что царевич уцелеть не мог. А когда все это не помогло, послал убийц с ядом. Три инока 8 марта 1605 года явились в Путивль, где стояли войска Дмитрия, с грамотами от Годунова и патриарха и успели склонить на свою сторону двух приближенных претендента. Но их схватили, грамоты прелестные у них отобрали, однако карать не стали и отпустили. И тут один из трех, самый старший, добровольно сознался, что у них есть яд, которым они хотели уморить царевича. «У моего товарища есть в сапоге яд, страшный яд, если к нему прикоснуться голым телом, то тело распухнет, и человек в девятый день умрет; твои приближенные согласились с ним, решили яд в кадило и окурить тебя этим ядом вместе с ладаном; они подкуплены Борисом и пересылали ему письма». Яд действительно был найден в сапоге у младшего инока. Дмитрий сказал уличенным в злодеянии: «При ваших сединах, вы решились на такое дело, коварные злодеи, так-то заплатили вы за милость и милосердие, когда я даровал вам жизнь? Бог обнаружил ваши злодеяния чрез этого монаха». Царевич Дмитрий опять проявил милосердие и карать подосланных убийц не стал, а отдал на суд людской. А народ в порыве негодования растерзал злодеев, а предателей-приближенных расстреляли из лука.

В это время Бориса Годунова в Москве уже не было, а народ единодушно сгонял с трона и его сына Федора. Безбородый Богдан Вельский призывал народные массы, кинувшиеся грабить все, что под руку попадется: «А вы ступайте в погреба немецких докторов, Борисовых любимых иноземцев: они богаты и нажились при Борисе, были у него советниками и наушниками назло православному народу. Выпейте их напитки и все добро их возьмите». Не мог Вельский простить своей бороды иноземному лекарю.

Однако очередное чудесное спасение не помогло воскресшему царевичу. Все-таки впоследствии оказался он фальшивым, и народ в порыве негодования растерзал Лжедмитрия. Новый боярский царь, что после самозванца был, Василий Иванович Шуйский, тоже отравой против врагов своих баловался. В 1607 году он принял предложение немца Фридриха Фидлера, аптекаря из Кенигсберга, отравить Ивана Болотникова, власти царской угрожавшего. Перед тем как отправиться в Калугу с ядом, немец клятву дал: «Во имя пресвятой и преславной Троицы я даю сию клятву в том, что хочу изгубить ядом Ивана Болотникова; если же обману моего государя, то да лишит меня Господь навсегда участия в небесном блаженстве; да отринет меня навеки Иисус Христос, да не будет подкреплять душу мою благодать Св. Духа, да покинут меня все ангелы, да овладеет телом и душою моею дьявол. Я сдержу свое слово и этим ядом погублю Ивана Болотникова, уповая на Божью помощь и Св. Евангелие». «Клятва эта до того была страшная, – говорит современник, – что волосы дыбом поднимались у тех, кто слышал ее». Растроганный царь дал хитрому Фидлеру лошадь и 100 рублей, обещая в случае успеха дела 100 душ крестьян и 300 рублей ежегодного жалованья. Однако немец, приехав в Калугу, открыл все Болотникову и отдал ему приготовленный яд. Вот так Шуйский хотел по примеру Годунова избавиться от врага. Когда в Москве узнали о поступке Фидлера, то стали колоть глаза всем немцам этой изменой: «Вот какова честность немецкая», – говорили москвичи. Болотникова все же в конце концов угомонили, но и Шуйский не усидел на царском троне.

НЕУДАЧНЫЙ СУД

Ипполит Альдобрандини взошел на папский престол под именем Климента VIII. Это произошло в 1592 году, а в 1605 папа почил в бозе. Начало его правления было довольно удачным, и ничто не предвещало столь печального конца. Климент VIII сумел найти общий язык с королем-прагматиком Генрихом IV и помог ему закончить религиозную войну во Франции. Король, благодарный папе за покровительство, но еще более за то, что Климент разрешил ему развод с развратной Марго Валуа, подарил папскому престолу герцогство Феррарское. Климент VIII был покровителем искусств и вызвал в Рим поэта Тассо для увенчивания его лаврами, но поэт не дожил до почестей.

Под монастырь папу подвели свои же. Два крупнейших католических ордена, бенедиктинский и иезуитский, затеяли свару по чисто отвлеченному вопросу – об отношении благодати к свободе воли. При этом, правда, пострадала не одна тонзура, пробитая крестом во время богословского диспута. За третейским судом монахи обратились к папе. Вопрос, который был поставлен ребром, находился достаточно далеко от папских забот, поэтому Климент решил переложить бремя ответственности на плечи созданной им конгрегации, а сам отказывался высказывать какое-либо мнение. Такая позиция самоустранения вызвала возмущение широких религиозных кругов. Нужен был четкий ответ наместника Бога на земле – соотносится благодать или не соотносится? Понимая, что с Климентом каши не сваришь, за дело взялись иезуиты – как более искушенные в проблемах поиска истины. Желая получить ответ от папы, они сделали ставку на преемника Климента VIII, а уклоняющегося от ответственности папу без колебаний отравили.