Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю Страница 51

Эта речь потрясающая. Он вызывает в памяти свою мать, цитирует псалмы, обращается к Богу, пародирует Муссолини, он бьет на эффект, используя восхитительные архаичные выражения. «Уверен я» говорит он вместо «я уверен», словно его устами вещает Йода[82]. Черчилль протягивает руки, и слушающие встают. Он потрясает кулаками, ухватывается за свои лацканы, бросает огненные взгляды, сурово сдвигает брови, сжимает челюсти – делает все, на что надеялась аудитория.

«Немцы, японцы, итальянцы, – спрашивает Черчилль, – как они думают, что мы за народ?» Заметьте, что он говорит о едином народе американцев и британцев. «Сейчас мы вместе, – говорит он, – во второй раз за нашу жизнь длинная рука судьбы протянулась за Атлантику и выхватила США на передний край битвы». Только теперь длинная рука принадлежала не столько судьбе, сколько Черчиллю. Он осуществил трансатлантическое выхватывание.

Гарольд Макмиллан впоследствии написал: «Только он (и лишь используя исключительное терпение и мастерство) мог заманить американцев на участие в европейской войне».

Эти слова не кажутся мне чрезмерным преувеличением. Мир в основном обязан Франклину Рузвельту, который в конечном счете решил выделить американские деньги и кровь. Но я не вижу, как это могло случиться без Черчилля. Никакой другой британский лидер не поставил бы перед собой эту стратегическую цель – втянуть Америку – и не преследовал бы ее с таким неослабным рвением.

Тот, кто склонен критиковать Соединенные Штаты за столь длительную задержку их участия в войне, пусть придет на американские кладбища в секторе Омаха. Пусть он пройдется среди тысяч белых каменных крестов (и также встречающихся звезд Давида), которые с совершенной симметрией расположены на холмистых зеленых полях, и увидит имена павших и названия штатов: Пенсильвания, Огайо, Теннесси, Канзас, Техас – есть все штаты объединения. Сомневаюсь, что можно сдержать слезы.

Я пишу спустя семьдесят лет после подвига самоотверженности этих солдат – его размах и отвага порою непостижимы для моего поколения. Они были правы, те американские конгрессмены, когда предупреждали о кровавых последствиях вовлечения в еще одну европейскую войну. Сомнения политиков были обоснованны, и именно Черчилль преодолел их.

Он позднее описал, как в ночь Перл-Харбора, «переполненный и насыщенный ощущениями и эмоциями, я пошел спать и заснул сном спасенного и благодарного человека».

Он успешно достиг ключевой стратегической цели, но еще не одержал победы.

Глава 18

Гигант съежившегося острова

Король находился в состоянии возбуждения, граничащего с легкой паникой. Был поздний вечер пятницы, 11 часов, и по-прежнему никаких сообщений от его самого могущественного и в чем-то самого непокорного подданного. Король позвонил личному секретарю. Есть ли новости от Черчилля? Нет, совершенно ничего.

Приближалось 3 июня 1944 г., и до высадки в Нормандии теоретически оставалось два дня. Вся война зависела от этой десантной операции, самой большой и сложной в истории, судьба мира висела на волоске – а Черчилль был совершенно невозможен.

Шестидесятидевятилетний ветеран войн на четырех континентах настаивал еще на одной опрометчивой эскападе. Он собирался воспользоваться своим правом министра обороны, для того чтобы отправиться с кораблем Королевского флота «Белфаст» к побережью Нормандии и лично наблюдать за первыми обстрелами немецких позиций. Он не хотел находиться там на следующий день после вторжения или спустя два дня: Черчилль намеревался быть в первой волне кораблей и десанта, чтобы видеть, как вода взбаламучивается машинами и обагряется кровью, чтобы слышать, как взрываются снаряды.

Идея была сумасшедшей. Во всяком случае, так считал личный секретарь короля сэр Алан «Томми» Ласселс. В первый раз он услышал о ней 30 мая, когда король вышел с завтрака, состоявшегося тет-а-тет с Черчиллем в Букингемском дворце. Премьер-министр сообщил о намерении сесть на британский легкий крейсер и наблюдать с него за происходящим. Король немедленно пожелал поступить так же, и Черчилль ничего не предпринял, чтобы его отговорить.

«Так не пойдет», – сказал Ласселс сам себе, но сначала пытался вести себя непринужденно. Он спросил у короля, будет ли это справедливо по отношению к королеве. Также потребуется дать совет молодой принцессе Елизавете по выбору премьер-министра – на тот вполне возможный случай, когда и глава британского государства, и глава правительства окажутся на дне Ла-Манша. А каково будет бедному капитану судна «Белфаст», добавил Ласселс, ведь ему придется беспокоиться о своих священных подопечных во время того, что наверняка будет инфернальной канонадой.

Гм, сказал король, ему не хотелось, чтобы его обвинили в такой эгоистичности. Он понял суть возражений. За несколько минут придворный сумел переубедить суверена. А как же Черчилль?

Ласселс быстро набросал письмо для короля, которое Георг VI послушно переписал собственной рукой и отослал на расположенную рядом Даунинг-стрит.

Мой дорогой Уинстон [обращается король (или Ласселс)],

я много думал о нашем вчерашнем разговоре и пришел к заключению, что будет неправильно ни для Вас, ни для меня присутствовать там, где мы собирались находиться в день начала операции. Полагаю, не нужно подчеркивать, что будет означать лично для меня и для всего дела союзников, если при этом случайная бомба, торпеда или даже мина устранит Вас с места событий; в равной степени смена суверена в этот момент была бы серьезным вопросом для страны и Империи. Я знаю, что мы оба должны страстно желать очутиться там, но я со всей серьезностью прошу Вас пересмотреть свой план. Я предчувствую, что наше присутствие на корабле или кораблях будет в тягость сражающимся на них, что бы мы им ни сказали.

Итак, как я пояснил, вопреки своим желаниям я пришел к заключению, что для нас будет правильным оставаться дома и ждать, как обычно подобает тем, кто находится на вершине власти. Я очень надеюсь, что Вы также разделите мое понимание. Беспокойство предстоящих дней усугубится для меня, если я буду знать, что помимо всего существует риск, пусть и отдаленный, лишиться Вашего совета и помощи.

Элегантное королевское вето ничего не достигло. Черчилль продолжал ковать свои планы. На следующий день состоялось совещание в «комнате карт» правительственного бункера на улице Сторис-гейт. Адмирала сэра Бертрама Рамсея оторвали от дел и попросили объяснить королю и Черчиллю, как Черчилль мог бы поприсутствовать при высадке в Нормандии. Рамсей сделал все, что было в его силах, чтобы похоронить идею. Он сказал, что корабль подойдет к французскому берегу не ближе чем на 13 километров. Черчилль не сможет ничего увидеть и будет знать о происходящем меньше, чем те, кто остался в Лондоне.

Затем Рамсея попросили выйти из комнаты. Когда он вернулся, ему сообщили, что план изменился. Операция «УЧ» будет продолжена, причем вместе с королем. Рамсей взбесился, или, как выразился Ласселс в своем дневнике, «на это несчастный человек, что вполне естественно, отреагировал очень бурно».

К этому моменту Черчилль мог понять, что заполучить короля на борт будет очень трудно, поэтому решил отказаться от проигрышного дела. Он объявил «в своей самой пророческой манере», что ему потребуется одобрение кабинета министров на присутствие короля на крейсере «Белфаст», а он не может рекомендовать это. Черчилль продолжал брюзжать, и Ласселсу стало ясно, что премьер-министр по-прежнему намерен отправиться сам. Придворный не стал сдерживать ужас и неодобрение, отразившиеся на его лице.

Как выразился король: «Лицо Томми становится все длиннее и длиннее». Черчилль не обращал на это внимания, так что – с некоторыми затруднениями – Ласселс снова прервал разговор и обратился к королю:

«Я подумал, сэр, что вам не будет легче, если в разгар операции “Оверлорд” придется искать нового премьер-министра».

«О, – сказал Черчилль, – об этом есть уже договоренности. Кроме того, я не считаю, что риск – сто к одному».

Затем Ласселс аргументировал, что Черчилль поступает вопреки конституции: никакой королевский министр не имел права покидать страну без согласия суверена. Черчилль иезуитски возразил, что британский корабль «Белфаст» не мог считаться заграницей, он был королевским крейсером. Ласселс сказал, что «Белфаст» выйдет далеко за пределы британских территориальных вод, но все было бесполезно. Это походило на попытку удержать слона за хвост.

Ласселс покинул встречу с ощущением, что «в этом случае его вздорность превратилась в полнейший эгоизм». Все были против: персонал на Даунинг-стрит, Паг Исмей, Клементина. Но Черчилля охватила абсолютная решимость: вдохнуть запах кордита, увидеть фонтаны соленой воды в море после взрывов снарядов и бомб вокруг него. Как поступить Ласселсу?