Борис Березовский - Автопортрет, или Записки повешенного Страница 51

Есть объективные процессы в политике. И они протекают стремительно. Все исторические процессы сжаты, так как мы живем в условиях сжатого времени в силу распространения новых информационных технологий. Поэтому у меня нет никаких сомнений, что политический век Путина недолог, режим Путина падет. Есть только один вопрос: он падет вместе с распадом России или все-таки падение этого режима произойдет раньше, чем распадется, развалится Россия? Моя оценка, что режим падет раньше.

Светлое настоящее: Англия

Конечно, я никогда не смирюсь с мыслью, что не вернусь в Россию. Я не борец за светлое будущее. Я борюсь за светлое настоящее. Мое поведение адекватно моему пониманию того, что нужно делать. Задача номер один – вернуться в Россию, и я уверен, что в Россию вернусь. Но это для меня не сверхзадача. Я не планирую возвращаться в Россию до тех пор, пока имею ясное послание от президента, что, если я вернусь в Россию, меня посадят в тюрьму. Но я уверен, что власть Путина, несмотря на то что по рейтингам, по опросам, она очень крепкая, на самом деле очень слабая, очень неустойчивая.

Я оппонирую власти по существу. Меня вообще не интересует Путин как Путин. Меня не устраивает власть в России, где Путин – президент. И я открыто ей противостою. Как любая оппозиция, я капитализирую ошибки власти. Исполнительная власть в любой стране совершает ошибки, а оппозиция эти ошибки капитализирует. В этом смысле я не делаю ничего необычного. Бессмысленно обсуждать, что Путин вовсе меня и не выгонял, а это я занял позицию, которая привела к тому, что Путин более не мог терпеть меня в стране. Это выбор не Путина, а мой собственный. И то, что я делаю, абсолютно не эмоционально, а рационально. Цель – изменение существующего в России режима. И тогда я вернусь. Да, я хотел бы жить в России, но не хочу жить там ценой договоренности с существующей властью.

В сегодняшней России места несогласным с официальным курсом нет. Вернее, это место – у параши. Я в таких категориях о своем будущем вообще не думаю. Конвой, наручники… По приглашению генерального прокурора, т. е. в тюрьму, я ехать, естественно, в Россию не собираюсь. Но есть множество примеров того, когда люди, искусственно оторванные от России, которым был запрещен въезд в Россию, активно участвовали в ее политической жизни. Более того, эти люди побеждали.

В России не существует справедливого суда. Есть масса доказательств этого факта. Если бы в России был справедливый суд, то там можно было бы абсолютно открыто отстаивать свою точку зрения. Я человек, конечно, отчаянный, но не сумасшедший. Добровольно лезть в клетку я, конечно, не собираюсь, и если российская прокуратура считает, что я виновен, и умеет это доказать – у нее есть потрясающий шанс. Они послали запрос на экстрадицию. Если действительно есть у российской прокуратуры основания утверждать, что я такой ужасный преступник, которого требуется немедленно пригласить в Россию и немедленно посадить в тюрьму, ну что ж, я поеду.

Ни на одну секунду, ни на один день я не прекращал для себя попыток понять, что происходит в России. Более того, не просто понять, а пытаться влиять на то, что происходит в России, хотя, конечно, отсюда, из-за рубежа, делать это значительно сложнее. В этом я отдаю себе отчет. Если бы я не находился под ордером на арест в России, я бы, конечно, оставался там, несмотря на пальбу и стрельбу. Я это демонстрировал много раз. Меня пытались убивать, и не один раз, и я никогда не уезжал из России.

Самопожертвование – это красиво, но часто совершенно нерационально. А я не пытаюсь красоваться ни перед кем, я жестко борюсь за власть в России. И поэтому эффективнее и честнее бороться за нее из Лондона, чем из тюрьмы в Москве. Я не считаю, что буду более эффективен в клетке, чем вне ее. Из этого и буду исходить. Я не знаю ни одного случая экстрадиции из Великобритании при обстоятельствах, подобным моим.

Я живу под Лондоном в месте, которое по лондонским стандартам считается Рублевкой. На дорогу я трачу времени столько же, сколько и в Москве. Я купил дом и живу со своей семьей. У них, в отличие от меня, статус более устойчивый. Они являются резидентами Англии. Не гражданами. И я не прошу английского гражданства и никогда не обращался с этой просьбой. Я хочу оставаться российским гражданином, но я хочу получить защиту английского государства от политических преследований. Я попросил политического убежища в Англии.

Я купил очень большой участок, порядка ста гектаров. Здесь стоимость земли ровно в десять раз меньше, чем на Рублевском шоссе. Большая земля ничего не значит, потому что строить на ней ничего нельзя, кроме того, что уже построено. Никакая взятка не поможет. Так что земля эта только для того, чтобы засыпать и просыпаться с мыслью, что у тебя сто гектаров. А так можно и без этого хорошо просыпаться и засыпать с удовольствием.

Адрес офиса в Лондоне известен всем российским спецслужбам. В офисе есть связь по Интернету со многими моими партнерами. Здесь работает около десяти человек, обслуживают мои интересы. Но никто из сидящих в этом офисе бизнесом не занимается. Секретарь в нашем офисе получает 2–2,5 тысячи фунтов. Если сравнивать с Америкой, то всё в полтора раза дороже. Всё, что в Америке стоит в долларах, здесь – в фунтах. Мне есть с чем сравнить. Я много путешествовал, жил в Америке, Японии, Германии, Франции. Лондон самый дорогой. С Москвой сейчас сравнить не могу. Но я уже сказал о ценах на землю. Это показывает, насколько в целом извращена российская экономика. Есть такой индекс работы европейских городов: насколько квалифицирован персонал, насколько комфортна жизнь, насколько просто со связью. Лондон устойчиво занимает первое место в Европе с коэффициентом 0,93 при абсолютном значении 1, следом за ним – Париж с 0,67. Это индекс тридцати городов. Москва тоже включена. Ее индекс 0,03.

Деньги есть. Проблемы нет, чем кормить детей. Но это непростая штука – эмиграция – и потрясающе интересная. Узнаешь новые измерения мира, потому что измерения мира – это измерение себя. Жить под угрозой экстрадиции в российскую тюрьму – не самое большое удовольствие. Когда я говорю, что мне комфортно в Лондоне, то подразумеваю бытовую сторону. Ностальгия и жизненный бытовой комфорт – это разные вещи. Жизнь все-таки определяется не тем, где комфортно, а там, где душа. А душа часто стремится туда, где совсем некомфортно. Для меня большой дискомфорт, что я не могу быть в Москве. Но дискомфорт этот – из-за того, что кто-то за меня решает, где я могу быть, а где нет. Меня раздражает, что кто-то, кроме меня, имеет право решать, где мне пребывать, что я могу, чего не могу. И еще неприятно, что это все-таки бывшие товарищи. В общем, это предательство такое. Но не в первый раз.