Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море Страница 51

Итак, я надел лыжи и, взяв с собою несколько собак, отправился снова на поиски медведя. Со мной пошли несколько товарищей. Пройдя немного, дошли до места, служившего медведю ночным убежищем. Тяжко, видно, пришлось бедняге ночью! Тут же виднелись следы матери. Я содрогнулся при мысли о том, как она ходила тут всю ночь, охраняя своего раненого детеныша, у которого, должно быть, был прострелен спинной хребет. Скоро настигли и калеку, который из последних сил тащился по льду.

Не видя другого спасения, он бросился в небольшую полынью и попытался, ныряя раз за разом в воду, скрыться. Пока мастерили петлю, собаки носились вокруг трещины, как бешеные. Трудно было их удержать, чтобы они не бросились за медведем в воду. Наконец все было готово. Как только зверь снова вынырнул, ему накинули петлю на лапу и пустили в голову пулю.

Пока товарищи тащили медведя к судну, я пошел по следу медведицы, но не мог ее отыскать. Впрочем, я скоро повернул назад, чтобы посмотреть, нет ли надежды на то, чтобы «Фрам» двинулся в путь.

Однако лед, вместо того, чтобы разойтись, начал снова сжиматься как раз в то время, когда ему, по всем расчетам, полагалось поредеть.

После обеда я со Скотт-Хансеном отправился за медведицей. Как я и ожидал, по следам было видно, что она вернулась и некоторое время шла за погребальным шествием ее детеныша, но затем ушла в сторону. Как только стемнело, мы потеряли след среди вздыбленных льдов. Единственное, о чем стоило пожалеть после этого медвежьего визита, это о пропаже двух наших собак – Наррифаса и Лисицы; вероятно, они сбежали от страха при первом появлении компании медведей. Ничто не давало повода думать, что они растерзаны.

Лед вечером оставался спокойным. Лишь небольшое сжатие было замечено в 7 часов».

«Понедельник, 16 октября. Лед спокоен и сплочен. Наблюдения, произведенные 12-го числа, показали, что мы находимся на 78°5' северной широты. Все на юг! Это просто убийственно. Оба беглеца сегодня утром вернулись».

«Вторник, 17 октября. Все время подвижки льда. Ночью он опять слегка разошелся, некоторое время под бортом держалась большая полынья. Вскоре после полуночи было сильное сжатие, а между 11 и 12 часами утра натиск достиг страшной силы; потом лед снова немного разошелся».

«Среда, 18 октября. Утром, отсчитывая показания термометра, наш метеоролог Иохансен обратил внимание на то, что собаки, которые теперь привязаны на палубе, яростно лают в сторону льда. Стоя на корме около штурвала, он нагнулся над бортом и увидел прямо под собой, у самой стенки судна, спину медведя. Иохансен бросился за ружьем и двумя выстрелами положил зверя. По следам выяснили, что зверь обследовал все мусорные кучи вокруг корабля.

Попозже утром я вышел на лед. Скотт-Хансен и Иохансен занимались к югу от судна магнитными наблюдениями. Держалась ясная, солнечная погода. Я остановился около полыньи на некотором расстоянии от судна и рассматривал образование и нарастание нового льда. Вдруг с судна раздался выстрел. Я обернулся и увидел силуэт медведя, убегавшего к торосам.

Хенриксен заметил его с палубы, когда медведь маршировал прямо к «Фраму». Не дойдя несколько шагов, медведь заметил Скотт-Хансена с Иохансеном и направился к ним. Тем временем Хенриксен зарядил ружье, но оно несколько раз подряд дало осечку. У него несчастная привычка так обильно смазывать затвор вазелином, что пружина ходит, как по зеленому мылу. Наконец раздался выстрел.

Пуля пронизала лопатку и грудь медведя. Зверь поднялся на задние лапы, замахал в воздухе передними, опрокинулся и снова вскочил, но, сделав шагов тридцать, свалился окончательно: пуля задела сердце. Скотт-Хансен увидел медведя, лишь когда раздался выстрел. Он бросился к нему и выпустил в голову две пули из револьвера. Медведь был громадный, самый крупный из всех до сих пор убитых нами.

В полдень я сидел в наблюдательной бочке. Несмотря на ясную погоду, нигде ни в одном направлении не удалось разглядеть землю. Свободное пространство воды далеко на севере тоже совсем исчезло, зато ночью около нас образовалась новая широкая полынья, простирающаяся на юг и на север и теперь покрывающаяся льдом. Сжатия в сущности ограничены краями этой полыньи, и следы их в виде гряд выжатого льда тянутся в обоих направлениях до самого горизонта. На востоке лед совершенно не взломан, ровный. Мы находимся как раз в центре сильнейших сжатий».

«Четверг, 19 октября. Лед опять немного разошелся и в эту ночь. Перед полуднем я попробовал запрячь ненецкие нарты шестериком. Затем сел и крикнул: прр! пр-р-р-р! Собаки довольно дружно подхватили и помчались по льду. Но благополучно было лишь до тех пор, пока не приблизились к высокому торосу и вынуждены были повернуть. Едва это было сделано, как упряжка с молниеносной быстротой помчалась к судну, и никакими силами ее нельзя было отогнать от него. Собаки бегали взад и вперед, вдоль и вокруг корабля, от одной мусорной кучи к другой. Всякий раз, поравнявшись с трапом правого борта, я пытался, нахлестывая собак, заставить их повернуть, но они неслись во всю прыть вокруг кормы к трапу левого борта.

Я пытался их сдержать, ругал, пускал в ход все свои гимнастические способности, но все было напрасно. Я выскочил и пытался удержать сани за задок, упирался в снег ногами, чтобы как-нибудь затормозить, но был сбит с ног, полетел кувырком, и собаки весело волокли меня в скользких штанах из тюленьей кожи дальше по льду то на животе, то на спине, то на боку – словом, как попало. Едва мне удавалось в конце концов приостановить их на минуту у какого-то тороса или у мусорной кучи, – они снова во всю прыть мчались к трапу штирборта, а я тащился сзади за ними, в ярости клянясь обломать им бока, как только до них доберусь. Эта комедия продолжалась до тех пор, пока собакам, по всей вероятности, не надоело и они не нашли, что для разнообразия можно побежать и по тому направлению, куда я хотел их повернуть. И дело пошло преотлично: псы весело бежали по ровному ледяному полю, пока я не остановил их, чтобы немного передохнуть.

Но лишь только я шевельнулся у саней, как собаки повернули и помчались с безумной скоростью обратно по той же дороге, по какой пришли. Я судорожно ухватился за сани, повис сзади, ругался, пускал в ход бич; но чем больше их хлестал, тем скорее они мчались. Наконец удалось их остановить, упершись ногами в снег и воткнув в лед тяжелый тюлений багор. Но стоило на миг зазеваться, собаки опять рванули, – я полетел вверх тормашками, и мягкая часть моего тела оказалась там, где только что были ноги. А собаки уже неслись стрелой, и эта полновесная часть моего тела проложила в снегу глубокую борозду. Так повторялось несколько раз. Я потерял сначала доску, на которой сидел, потом кнут, рукавицы, шапку…