Владимир Коваленок - Родина крылья дала Страница 51

Питание в космосе — особая проблема. Щей свежих там не сваришь, хотя об этом стоит думать. Может, кто и ответит, как сварить в невесомости щи? Мы же питались консервами из туб и сублимированными продуктами. Воды на станции достаточно. Часть ее привозится в шар-баллонах, а часть воспроизводится на станции. Выдыхаемая нами влага, пот собираются системой регенерации водного конденсата и заполняют контейнер для питьевой воды. Проходя по системе, вода насыщается специальными солевыми добавками, пастеризуется нагревом до 90 градусов Цельсия. Часть продуктов была в консервах. Хорошо шел колбасный фарш, сосиски, ветчина, говядина. Но не все мы ели с одинаковым аппетитом. Первые блюда приелись довольно быстро. Присутствие томатного консерванта делало свое дело. Бывало, прочтешь надпись на иной тубе — и уже это вызывает неприятные ощущения. И мы «обманывали» себя. Выращивали зеленый лук и перед приемом пищи жевали его. Отбивали привкус томата. Земля присылала репчатый лук, чеснок, горчицу. Эти приправы здорово выручали. Но и мы допустили один просчет, от которого здорово пострадали. Во время подготовки к полету мы занимались апробацией продуктов питания, давали свою оценку каждому наименованию. Специалисты потом, на основании наших оценок, составляли бортовой суточный рацион. Среди предложенных нам продуктов был паштет из перепелиной печени необыкновенной вкусноты. Я оценил его на пятерку с тремя плюсами и тремя восклицательными знаками. Александр Иванченков проделал то же с сыром «Рокфор». Девушки из института питания, соревнуясь между собой в лучшей компоновке суточного пайка, решили сделать нам сюрприз. В мои рационы на все 140 суток они заложили на завтрак, обед и ужин паштет из перепелиной печени, а в Иванченковы — сыр «Рокфор». Дней через 10 я не мог равнодушно смотреть в сторону перепелиного паштета и проклинал ни в чем не повинных перепелок за то, что у них есть печень. Сашу передергивало, как от холода, при виде изящной упаковки «Рокфора». Мы стали меняться — паштет на сыр. Этого тоже хватило ненадолго. Неудобно признаваться, но эти прекраснейшие продукты мы потом с закрытыми глазами извлекали из контейнеров и складывали в отдельный мешок. Мешок этот уложили в грузовой корабль «Прогресс-3», и он потом вместе с кораблем, естественно, сгорел в космосе. О нашей промашке мы рассказали своим товарищам. Никто уже потом таких ошибок не делал.

Чем ближе подходило время посадки, тем больше и больше обращали мы свои взгляды к Земле. Как она примет нас? Изучая поверхность Земли, мы получили неплохие результаты. Хорошие эксперименты провели с геологами и гляциологами. Саша регулярно наблюдал ледники Памира, Патагонии, Гиндукуша, Гималаев. Он за ними «охотился». И из космоса научился их читать. Самое ценное — Саша научился различать подвижные ледники, которые могут вызывать опасные явления: при перемещении они перегораживают русла горных рек, образовывая огромные резервуары воды, которая, постепенно подмывая ледяную плотину, может вызвать стихийные бедствия. Подобные случаи были на Памире.

Результаты наших наблюдений легли в основу предложений по созданию аэрокосмической гляциологической службы. Наблюдая за ледниками, научились отличать айсберги от плавающих льдин. И здесь помог случай. С ледника Хаггинс, что в горах Патагонии, откололась и упала в озеро Вьедма большая ледяная глыба. Наблюдая за ней в течение нескольких дней, мы обнаружили, что вокруг нее образовалось голубое кольцо воды. Это была вода подтаявшего льда. Стали искать аналогичные явления среди дрейфующих льдин в Атлантике и Тихом океане. И выяснилось, что не все плавающие льды являются айсбергами. Ведь вокруг них не всегда образовывается характерное кольцо. Теперь мы уже безошибочно информировали наших мореплавателей о положении опасных для судов айсбергов.

Для геологов мы нанесли на карту 79 разломов земной коры, 28 кольцевых структур. Работу эту вели в полете постоянно, используя различные условия освещенности, цветовую гамму растительного покрова, характерное распределение утренних туманов. Эти геологические объекты интересовали специалистов — разломы являются указателями залежей руд черных и цветных металлов, а кольцевые структуры подсказывают, где искать нефть и газ.

За 18 суток до окончания полета — 14 октября — я записал в дневнике короткую фразу: «Ключ к разгадке многих явлений и процессов, происходящих на Земле, находится на орбитальных станциях, которые должны и которые будут летать».

1 ноября я сделал последнюю запись:

«Закрыта страница. Программа выполнена. Завтра на Землю. Без лишних слов: я доволен работой, счастлив, что на мою долю выпала такая сложная и ответственная работа. Завтра спуск. Завтра — здравствуй, Земля!»

И вот мы пошли на спуск. Перегрузки сильнее и сильнее вдавливали в кресло. После долгого пребывания в невесомости они казались нам значительно более сильными, чем на самом деле. Я, например, оценил их как семикратные. Ждем раскрытия парашюта. Он вводится неожиданно. В эфире слышны голоса: это поисковые самолеты и вертолеты. Они сопровождают нас к месту посадки. Спускаемый аппарат лег на бок. Снаружи стучат. Отвечаем. Значит, нормально. Открывается люк. Первым к нам врывается запах Земли. Здравствуй, родная! Радостные и счастливые лица. Я смотрю в небо, облака низко над горизонтом. За ними — космос. Там мы проработали 140 суток. И мне снова захотелось туда.

Земные трассы и дела земные

В первые часы пребывания в гостинице «Космонавт» на космодроме кроме всеобщего возбуждения и радости от встречи с друзьями, специалистами, которые нас готовили и провожали в полет, чувствовалась и напряженная озабоченность. Иванченкова и меня разместили в отдельных комнатах напротив друг друга, там за нами вели наблюдения врачи. С закрытыми глазами я лежал в кровати, вспоминал отдельные детали полета и посадки.

После приземления и выхода из спускаемого аппарата я встал на ноги и приветствовал прибывших на место посадки специалистов. Неожиданно в глазах все посерело, лица исчезли, и я еле успел сесть в подготовленное заранее кресло. Сердечно-сосудистая система ослабела, она не могла держать столб крови, чтобы в полную меру питать мозг. Но с каждым часом состояние улучшалось. Часа через три с помощью врачей мы могли передвигаться, но каждый шаг давался с трудом. Казалось, что свинцовой тяжестью налились ноги и руки. Даже ручные часы вызывали ощущение чувства тяжести. Уже в гостинице начались вестибулярные расстройства. Кружилась голова, неприятные ощущения заполняли все уголки организма. Врач экипажа, наш добрый Иван Матвеевич Резников, периодически подносил нашатырь, протирал им виски. Я попросил, чтобы он принес зеркало. Глянул на себя — лицо бледное, серое.