Сергей Батурин - Драйзер Страница 51

Конечно, Драйзер решительно восставал против требований этих новоявленных моралистов. «Лицемерие моралистов и религиозные теории убивают жизнь, — подчеркивал писатель. — Они — раковая опухоль, ужасные образования, которые должны быть удалены, прежде чем они уничтожат саму жизнь…»

Да и сама жизнь эта, как он наблюдал ее в Америке, наводила писателя на весьма грустные размышления. Чарльз Бони из газеты «Нью-Йорк глоб» задал Драйзеру вопрос о том, не видит ли он в послевоенной Америке «признаков интеллектуальной свободы».

«В глазах американцев, как молодых, так и стариков, спасение мира заключается в росте бизнеса и во все более широком распространении догматической религии, благо оба они так идеально сочетаются… — отвечал на этот вопрос писатель. — Все, что остается делать американцу после того, как он пустил по миру своего соседа, — это верить в бога и избегать достоверных данных о жизни. Чем меньше он знает о жизни и чем больше он знает о боге и загробном мире, тем лучше… Мы верим в бога — после того, как мы открыли солидный банковский счет и закрыли библиотеки».

Свое понимание мира, свой взгляд на американскую действительность, свои философские раздумья и идеи писатель довольно полно выразил в сборнике публицистических статей и очерков «Бей, барабан!», опубликованном в марте 1920 года издательством «Бони энд Ливрайт». Официозная критика встретила сборник в штыки. «Книга получает самые отвратительные отзывы рецензентов… — сообщал автору его издатель Ливрайт. — Эти низкие безмозглые критики просто не хотят видеть в вас философа».

Не приняли книгу и многие друзья писателя. «Я бы сам написал эту книгу значительно лучше, — утверждал Менкен, — в то же время я не смог бы создать ни единой главы из «Двенадцати мужчин» или «Сестры Керри».

Подобное единодушие буржуазных критиков не было простой случайностью. Именно сборник «Бей, барабан!» явился наиболее сильным антиимпериалистическим произведением Драйзера в этот период.

В ряде очерков сборника повествование ведется от имени обитателя «самой нищей, самой заброшенной окраины города Нью-Йорка», сорокалетнего Джона Парадизо.

«Жизнь, — признается герой очерка «Бей, барабан!», — пожалуй, помогла мне постичь только одну истину: все, что говорится у нас о добре, истине, справедливости и милосердии, — пустая болтовня…» «Корень зла в том, — отмечает писатель в другой статье, — что в Америке никогда не было, да и по сей день нет того, что можно было бы назвать истинным просвещением и культурой. У нас нет никакой разумной, видимой миру цели, если не считать таковой стремление к наживе» («О некоторых чертах нашего национального характера»).

И Теодор Драйзер объясняет истинное положение дел в стране: «Америкой всегда правили и, очевидно, будут править деньги. Попробуй жалкий цент поспорить с пятью миллионами долларов!» Симпатии писателя на стороне миллионов «жалких центов» — простых людей Америки. И в защиту их прав он подымает свой могучий голос. Сборник «Бей, барабан!» — прямой вызов писателя Америке каупервудов, Америке Уолл-стрита.

Мысли, подобные высказанным на страницах сборника «Бей, барабан!», Драйзер неоднократно повторял и в других статьях, и во множестве частных писем. Показательна в этом отношении переписка с Эдуардом Смитсом, нью-йоркским журналистом, с которым он поддерживал дружеские отношения. Смитс в конце 1920 года готовил для журнала «Букмен» статью «Драйзер — двадцать лет спустя». В связи с этим он попросил писателя высказать свою точку зрения по целому ряду вопросов. Смитс, в частности, интересовался, не считает ли Драйзер, что в Америке намечается «тенденция к более свободомыслящей литературе». Ответ Драйзера на этот вопрос составляет девять страниц машинописного текста. Приведем некоторые выдержки из него.

«…Те же самые люди, которые способны создать концерн по производству кинофильмов, крупный популярный журнал, банк, фирму по продаже недвижимого имущества или что-нибудь еще в этом роде, становятся тупыми, словно быки, когда дело касается не связанной предрассудками художественной литературы… Фактически почти всегда я спокойно могу утверждать, что все, кто пытался в Америке создавать свободомыслящую художественную литературу в лучшем смысле этого слова, потерпели поражение, и не в смысле художественных достоинств в целом, а в смысле общественного признания и поддержки… Нет, наше американское общество, безусловно, настроено весьма недружелюбно к литературе в ее лучшем или по-настоящему объяснительном смысле. Американец вне сферы бизнеса, вероятно, не смеет взглянуть в лицо жизни. В сфере своей профессии он жульничает, обманывает, мошенничает, соблазняет, заманивает в ловушку, уничтожает и грабит в любой доступной форме, потрясает и землю и небеса, чтобы только разорить своего конкурента и доказать свое превосходство. Но когда он предается чтению или начинает писать, — допустим, что ему по плечу или то, или другое, — он жаждет и надеется, что мир будет изображен в виде царства непревзойденного совершенства. В книгах все мужчины должны быть образцами честности, верности и правдивости, а все женщины, и в первую очередь его жена и дочери, — чистыми, словно снег, свежепринесенный ветром… Поэтому всякий писатель, серьезно описывающий американскую жизнь, является в той или иной степени негодяем, подонком, к которым, я надеюсь, имею честь принадлежать и я».

Драйзер был отнюдь не одинок в таком взгляде на состояние американской литературы. Другой видный американский литератор, критик Ван Вик Брукс, утверждал в эти же годы, что неудачи американской литературы являются лишь отражением общих недостатков «американского образа жизни». «Никто не станет отрицать, — писал Ван Вик Брукс, — что за последние полстолетия американский писатель в целом скатился вниз, терпя поражение за поражением».

Но Драйзер ни в коей степени не собирался сдавать свои позиции, отнюдь нет. Пятидесятилетний писатель втайне от всех работал над новым романом. Он с интересом узнал о том, что нью-йоркский суд не только снял запрет с романа Дж. Кейбелла «Юрген», но и отметил в своем решении «исключительные литературные достоинства» книги. Наконец-то Самнер получил отпор. И где? В американском суде, который до сих пор был его главной опорой. Одна за другой из печати выходили правдивые реалистические книги — сборник новелл Шервуда Андерсона «Уайнсбург, Огайо», роман Эптона Синклера «Джимми Хиггинс», роман Скотта Фицджеральда «По эту сторону рая», роман Флойда Делла «Идиот» и некоторые другие.

Максим Горький, прочитавший «Уайнсбург, Огайо» в 1924 году, увидел в ее авторе «неожиданное явление американской литературы, невозможное десять лет тому назад».