Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян Страница 52

И планы эти казались ему вполне осуществимыми, а надежды, связанные с ними, могли воплотиться в реальность.

В Париже Микаэл увлекся перспективой иметь свою свободную типографию — благодаря полиграфисту Джанику Арамяну это было вполне возможно.

Многие годы Джаник Арамян изучал типографское дело и сейчас владел собственной типографией. Не имея армянских шрифтов, он переделал на армянский латинские матрицы. А с каким вкусом и как искусно он сделал это, свидетельствует хотя бы то, что созданный им новый армянский шрифт существует без изменений до сих пор и называется арамяновским.

Арамян с радостью согласился печатать «Юсисапайл», поставив единственное условие — не публиковать в журнале ничего против политики Франции. Микаэл Налбандян охотно согласился на это условие, подумав, что, «не имея никаких отношений с французским правительством, армяне не имеют, естественно, и каких-либо политических интересов, враждебных Франции».

А граф Эммануэль сообщил в своих «Записках»:

«Свободная печать — большой шаг к прогрессу, и каждый человек, который может каким-либо образом способствовать делу свободы, весьма и весьма достоин великой благодарности… Благодарим господина Арамяна, и еще более благодарны мы будем, если он исполнит свое обещание совершенно свободно и независимо».

И Микаэл тут же воодушевленно сообщил своему Другу.

Микаэл Налбандян — Григору Салтикяну.

23 апреля 1859 г.

«Я надеюсь, что Вы и другие наши правдолюбивые и честно мыслящие соотечественники и друзья поможете мне, если в Москве будет закрыт «Юсисапайл», возобновить печатание на новом месте».

Именно в эти дни познакомился Микаэл со Степаном Восканом. Это тот самый Воскан, о газете «Аревмутк» которого Микаэл сообщил в «Юсисапайле», тут же назначив себя его корреспондентом в России.

…О такой личности, как Степан Воскан, обычно говорят, что их родило и закалило время.

Вернее было бы, пожалуй, сказать, что сам Налбандян и другие такие же исключительные личности сами диктуют времени свою волю и привносят в него свой собственный дух.

В этих обстоятельствах столь же большое значение приобретают и встречи этих исключительных людей, которые только на первый взгляд кажутся случайными, но на самом деле являются закономерностью, связывающей воедино звенья одной и той же цепи.

Во всяком случае, встреча Микаэла Налбандяна, поднявшегося на борьбу за национальное самосознание и просвещение, и Степана Воскана, человека столь же бурной судьбы, имела гораздо большее значение, чем это могло показаться на первый взгляд.

…И в самом деле, Степан Воскан жил и боролся так же, как и Налбандян: всегда в центре событий, всегда в самоотверженной борьбе, всегда спеша и тревожась, что армяне в своей сладкой дреме могут отстать от общественного и социального прогресса цивилизованных народов.

Степан Воскан даже участвовал в революции 1848 года, был схвачен и почти два месяца провел в тюрьме.

В тот памятный день 24 февраля, когда восставший народ с ликующими криками ворвался во дворец Тюильри, среди них с оружием в руках был и Степан Воскан.

Со сдержанной гордостью и не выпячивая собственных деяний, рассказывал Воскан Микаэлу, как еще через год, 13 июня 1849 года, он принял участие в студенческой демонстрации, организованной в знак протеста против предпринятых Луи Бонапартом военных действий.

…Вооруженное вторжение в Тюильри, бунт против Луи Бонапарта, демонстрация со знаменем в руках и защита этого знамени… Микаэл Налбандян должен был с восторгом слушать своего нового друга, чьи рассказы, дела, раздумья и замыслы были так удивительны и невероятны.

В студенческие годы Степан Воскан был не просто бунтующим среди взбунтовавшихся, знаменосцем среди знаменосцев, но и искусным публицистом, работавшим в «Le National», газете которую основал еще Тьер. Воскан был учеником видного общественно-политического деятеля и крупного ученого, астронома и математика Доминика Франсуа Араго и, наконец, другом философа Ипполита Тена.

Степан Воскан встречался и с великим народным поэтом Франции Пьер-Жаном Беранже, песни которого разили так же метко, как пули в горячие июльские дни 1830 года. Песни Беранже пелись во всей Франции, их переводили на другие языки. Степан Воскан тоже перевел на армянский одно из его стихотворений, сохранив всю мелодику стиха Беранже. Один из друзей поэта рассказал об этом Беранже, и тот изъявил желание познакомиться с молодым армянином. Воскан прочитал Беранже свой перевод, очень понравившийся поэту. В награду Степан Воскан получил от автора томик его стихов.

…Примерно в то же время, когда Микаэл Налбандян переводил в Москве «Агасфера» Эжена Сю, в Париже тем же самым был занят и Степан Воскан. И оба они, естественно, ничего не ведали еще друг о друге.

Причина, заставившая их взяться за перевод этой книги, была одинаковой для обоих: разоблачить католических миссионеров, деятельность которых в турецкой Армении была исключительно активной, а армянские общины зачастую — менее стойкими.

Степан Воскан родился и вырос в Измире, а юношеские свои годы провел в Париже. Поэтому он отлично знал и живущий на родине народ с его горестями и нуждами, и приобщившихся к европейской цивилизации армян, которые, ощущая в чуждой им среде свою неполноценность, теряли — и теряли с готовностью! — свой язык, свои духовные ценности, национальное лицо… И Степан Воскан, движимый страстным желанием внушить несчастным соотечественникам чувство самосознания и собственного достоинства, что, увы, не находило отклика в их душах, восклицал с нескрываемой горечью и болью, навлекая на себя ненависть отрекшихся ради наживы от самих себя мещан:

«Армяне лишены национальности, и демагогам сейчас не надо даже кричать «нация, нация!», чтобы обмануть их… Рана как нравственная, так и телесная должна быть обнаружена, чтобы можно было найти лекарство. Для нас гораздо важнее тот человек, который обнаружит недуг, опишет его и найдет лекарство. Никогда не может быть осужден тот, кто обличит скудость ума и грязь сердца и осудит нравственную скверну по законам истинной цивилизованности!»

Как, наверное,