Валерий Шубинский - Азеф Страница 52

После принятия общей декларации пошли переговоры о «совместных действиях» — отнюдь не в сфере пропаганды. Речь шла о деньгах, о закупках оружия, о его использовании — и эти переговоры порой велись без Азефа и помимо него.

В том-то все и дело. Раньше было просто: Азеф возглавлял боевиков, военно-революционных людей, а «штатские» цекисты занимались своей пропагандой. Теперь помимо БО повсеместно стали возникать эсеровские боевые комитеты и боевые дружины: в Москве, Одессе, Киеве, Харькове, Брянске, Самаре, Саратове, Двинске. У этих групп на руках уже весной скопилось немало стрелкового оружия. Что-то «экспроприировали», а что-то и покупали. Деньги достать было нетрудно. Те же самые миллионы Высоцких. Да и Фондаминские были не бедны, и сибирские промышленники Зензиновы. И у всех дети были в эсерах.

А тем временем в эмиграции Гапон (все-таки вступивший в ПСР — чтобы выйти из нее через две недели) организовывал свой собственный «боевой комитет» с «бабушкой» и Хилковым — о чем Азеф (видимо, не без тайной усмешки: уж больно колоритная троица) доносил Ратаеву.

Значило ли все это, что БО после мартовского «Мукдена» пребывала в ступоре и ее член-распорядитель бездействовал?

Конечно нет.

ВЕСЕННЕ-ЛЕТНЯЯ КАМПАНИЯ

Боевая организация потеряла свои лучшие кадры. Не было больше Каляева, Сазонова, Швейцера, Покотилова, Моисеенко, Ивановской, Дулебова…

Нужно было возмещать потери.

Весной членами БО стали две пары — супруги Зильберберг (Лев Иванович и Ксения Ксенофонтовна) и любовники из Одессы — Маня Школьник и Арон Шпайзберг. Зильберберг был математиком, умницей и атлетом, опытным (в свои 25 лет) революционером, прошедшим якутскую ссылку, и эсером с двухлетним стажем. Из него решили готовить «лидера». Арон и Маня — люди простые: он — переплетчик, она — портниха. Еврейский пролетариат. Она — хрупкая девушка, похожая на мальчика, запальчивая, чистая, сильно жестикулирует при разговоре (а говорит по-русски с сильным акцентом); он — с большими черными печальными глазами. И оба тоже — с опытом революционных кружков, ссылки, побегов.

И еще было два новых боевика: Рашель Лурье и Владимир Азеф-младший. Иван Николаевич школил эту братию.

В мае 1905 года Савинков отправился в Киев. Решено было теперь довести до конца «дело на Клейгельса». Причин тому было несколько. Во-первых, это дело считалось простым и для молодых революционеров являлось своего рода стажировкой. Во-вторых, поскольку новый состав БО оказался гораздо более «еврейским», сподручнее было действовать в пределах черты оседлости (Киев входил в нее, правда, лишь частично: на Подоле евреям жить дозволялось, а в верхней части города — только купцам 1-й гильдии и прочей привилегированной прослойке).

Другие товарищи тоже отправились в Россию. Ксения Зильберберг и Рашель Лурье хранили динамит на одесских лиманах, Дора Бриллиант ждала в Юрьеве, Шпайзман в Вильно, Школьник в Друскенинках. Со Шпайзманом на границе произошла неприятность: его задержала полиция и при обыске обнаружила револьвер. Молодой еврей объяснил, что везет его для самозащиты: в России погромы. Пистолет отняли. У Шпайзмана был с собой еще и сверток с динамитом; ему удалось выдать себя за аптекаря, а динамит за камфору. Но в Вильно Шпайзман, испугавшись, сам динамит свой уничтожил. Недовольный и недоверчивый Савинков срочно вызвал Арона и Маню в Киев и взял под личный присмотр. Сюда же прибыл Лев Зильберберг: на месте учиться у Савинкова искусству командования.

Группа приступила к «наблюдениям». Шпайзман продавал папиросы, Маня — цветы. Савинков и Зильберберг, почтенные люди, фланировали по Крещатику. Вскоре, однако, Савинков обнаружил, что Арон и Маня уклоняются от своей «работы». После разбирательств выяснилось: Арон сообразил, что его любимая может погибнуть, и решил саботировать теракт. (Как-то не по-эсеровски человечно. К сожалению, этой человечности хватило ненадолго: полгода спустя, в январе 1906 года Арон и Маня ранили черниговского вице-губернатора Хвостова. Арона повесили, Маню сослали на каторгу.)

Кончилось все тем, что сам Азеф, появившийся в июне 1905 года в Киеве, распорядился ликвидировать «дело на Клейгельса» за бесперспективностью.

Пока Савинков работал в Киеве, у Азефа были другие дела.

Еще 9 февраля 1905 года он писал Ратаеву из Женевы:

«Здесь Циллиакус. Он занимается доставкой оружия различным рев. организациям. Приехал сюда с вопросом, не надо ли партии СР. Может доставить до 2000 револьверов потому, что теперь время выступить революционным массам»[162].

В последующие месяцы эта тема еще несколько раз мелькала в донесениях Раскина (Виноградова). Так, 8 апреля он писал: «Zilliacus имеет сношения с японским посольством и доставил большие суммы финляндцам и полякам…»

Как всегда, Азеф сообщал намного меньше, чем знал. И чем больше он узнавал, чем глубже погружался в предмет — тем реже и лаконичнее становились его сообщения.

Источник денег был указан, разумеется, правильно. Как мы уже отмечали, всю бурную организационную деятельность в кругу русской эмиграции Циллиакус (для русских — Соков) вел на средства императора Мицухито. Непосредственно проект курировал полковник Мотодзиро Акаси, атташе японского посольства в Стокгольме. Бюджет его подрывной миссии составлял около миллиона иен (50 миллионов нынешних долларов).

Собственно говоря, к лету эта миссия отчасти уже утратила свой смысл: после Цусимского сражения 27–28 мая исход войны и так уже был предрешен. Но деньги выделены, их надо было истратить. К тому же японская императорская армия устала, сил для дальнейших побед не было, а внутреннее состояние России могло повлиять на позицию российской делегации на мирных переговорах в Портсмуте, которые готовились с апреля и начались 9 августа.

Итак, речь шла о беспрецедентной закупке оружия. В обшей сложности — о 25 тысячах винтовок (это не считая уже упомянутых двух тысяч револьверов и, конечно, несметного количества патронов). В том числе 16 тысяч ружей предполагалось отправить в Финляндию, откуда три четверти из них, 12 тысяч, должны были переправить в Петербург — для вооруженного восстания.

И вот где-то в мае Азеф, отправив Савинкова и компанию в Киев, сам едет в Лондон для участия в переговорах о поставках оружия и его «сдаче-приемке» в Петербурге. На сей раз военное дело — в его руках. Однако речь идет не о терроре, а о том, что́ никогда руководителю БО не нравилось: о массовом народном восстании.

В переговорах, которые велись на квартире у Николая Васильевича Чайковского, ветерана-народника, масона и будущего деятеля Белого движения, участвовали не только эсеры и финские националисты, но и «освобожденцы». Они по-прежнему были противниками насилия, но собирались воспользоваться восстанием для выдвижения политических требований. Язвительная формула: «сдавайтесь или он будет стрелять!» — очень точно передает отношения кадетов, эсеров и царского правительства. «Он» — это именно Азеф, который в данном случае оказался в сложном положении: отдавать переговоры в чужие руки не хотелось (вместе с контролем над потоками оружия ускользало влияние в партии), напрямую выдавать проект полиции было немыслимо (это означало откровенно подставиться), а косвенными сведениями охранка пользоваться не умела, это Азеф уже понял. (У Ратаева, кстати, были сведения об оружейном проекте Циллиакуса не только от Азефа, но и от известного авантюриста-контрразведчика И. Ф. Манасевича-Мануйлова; и тем не менее российские власти не дали делу хода… Ну какой смысл работать на таких людей, спрашивается?)